Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек
Шрифт:
Роман «Quo vadis» прославил пожар, разразившийся 19 июля 64 г. рядом с Палатинским холмом, в квартале лачуг и наемных домов — зданий, поделенных на квартиры.
Огонь, разжигаемый сирокко, распространялся веерообразно в течение шести дней и семи ночей, пока не пожрал город и не стих у подножия холма Эсквилин, где на него с одного из ярусов сада Месен взирал Нерон, декламируя стихи. На следующий день пожар разразился с новой силой, и на девятый день, когда он наконец потух, из четырнадцати «областей» города осталось только четыре. Нерон говорил, что его «неприятно поразили грубость древних построек, узость и извилистость улиц», а во время этих ужасных ночей люди видели, или хотели видеть, как некоторые его рабы разносили факелы, помогая огню распространяться. Императору, испытывавшему искреннее сострадание, но окруженному недобрыми слухами, оставалось только свалить вину на другого: «…самым изощренным пыткам были подвергнуты люди, презираемые за свои низости, которых толпа называла христианами» (Тацит), в то время как таинственными виновниками
Вследствие этих периодических пожаров, как желанных, так и нет, было констатировано, что окончательно и бесповоротно оказались утрачены самые разные сочинения: 109 произведений Плавта, 24 Энния, 40 Акция; философский трактат Цицерона «Гортензий», а также вся его поэзия, за исключением нескольких стихов; практически весь Варрон, равно как и все эпопеи, написанные во времена Вергилия; большая, хотя и неизвестного размера, часть «Сатирикона» и 107 из 142 книг Тита Ливия о римской истории (среди которых и содержавшая ключ к тайне Александрии), необъятное количество произведений Тацита и Плиния Старшего: до нас дошли только 37 книг его «Естественной истории» из более чем 500 томов, посвященных им грамматике, военному искусству и другим предметам. И нам никогда не удастся воспользоваться «Книжной наукой» Телефа Пергамского, «О выборе и приобретении книг» Эренния Филона или «Библиофилией» Дамофила Бифинского.
Лукреций объяснял извержения вулканов вовсе не грохотом кузниц и наковален циклопов, а существованием вулканических ветров, когда они перегреваются и разъяряются. Успел ли Плиний проклясть подземное брожение газов, когда океан пылающего газа набросился на него и задушил его в 79 г. в Стабии под Везувием? По совету своих домочадцев, он привязал подушку на голову, поскольку раскаленные камни начинали падать частым дождем.
С 24 августа в течение четырех дней гора изрыгала пепел и застывшие брызги лавы — лапилли, изливала свое раскаленное до 300 °C дыхание, а потом и рвотные массы, на землю, на напрасно суетившихся людей и на дома. На дома бедняков и на дома помпейских торговцев, равно как и на очень утонченные летние резиденции римских аристократов в Геркулануме, и даже на самую выдающуюся из всех — виллу Пизонов. Тесть Цезаря некогда основал там небольшой дворец учености и культуры: анфилады внутренних двориков, колоннад и бассейнов, тщательно отобранные по сродству с философией этих мест статуи, длинная прогулочная галерея, ведущая в возвышающийся над морем бельведер, где небольшая группа добрых друзей обменивается мыслями, подкрепляясь сардинами и луковицами, — богатый эпикуреец претендовал на умеренность. Ментор хозяина дома, греческий философ Филодем, разместил на вилле свою библиотеку и все собственные сочинения в нескольких экземплярах. К моменту трагедии этих изысканных действующих лиц уже больше века не было в живых, но роскошное жилище еще являлось прибежищем чтения: книги оставались в архиве, под колоннадой в капсе [5] , как будто их пытались унести с собой при бегстве, и особенно в маленькой комнате, специально оборудованной для их хранения, с пронумерованными нишами и изящными стеллажами. Что интересно, некоторым сочинениям на момент катастрофы насчитывалось от одного до трех веков, но среди них не было ни одного ей современного.
5
Эти приспособления для переноски документов в форме шляпной коробки часто высекали в камне, пристегнутыми к икре правой ноги великих ораторов, что делало статуи более устойчивыми.
И вот неожиданно обнаруживается библиотека, погребенная под двадцатью метрами магмы и забвения, прочных, как бетон. В 1752 г. отряд каторжников под командованием офицера бурил туннели по всему Геркулануму, и эти беспорядочные ходы упрочили интерес к находке. Но обгорелые палочки, которые там находили, сначала выбрасывали в мусор. Когда же стало понятно, что это не скатанные рыболовные сети, а обуглившиеся книги, их осталось 1806. Как тогда было их расшифровать? Ученые очищали свитки, словно сердцевину пальмового дерева, чтобы добраться до более разборчивой, а то и вовсе читаемой части, говорили о «корке» и «ядре», в общем, сделали из них конфетти. Отец Антонио Пьяджио даже разработал машину для разворачивания затвердевших папирусов, обладавшую аккуратностью и неторопливой равномерностью, которой лишены человеческие руки. Результат всего этого был скромным: за три года четыре развернутых свитка и несколько прочитанных и расположенных в случайном порядке фрагментов.
А потом Геркуланум посетила научная фантастика. «Мультиспектральное отображение», разработанное лабораторией НАСА для выяснения того, какие драгоценные минералы таятся под поверхностью далеких планет, позволяет также читать черный текст на темном фоне, чернила на антраците, дифференцируя компоненты по их сравнительной отражающей способности. Проанализированные документы, переводимые в настоящий момент в английских и американских университетах, показывают, что большая часть этой восстановленной из мрака библиотеки была посвящена философии, в особенности стоической и эпикурейской. Найдены сочинения самого Филодема, ученика Эпикура, который остался бы гораздо менее заметным, не будь извержения вулкана, произведения Энния и в особенности полный экземпляр незаконченного, правда, «De rerum natura», «О делах естественных», Лукреция, включающего в себя как раз его анализ извержений вулканов, в основном в песни VI. Все эти сокровища еще не прочитаны и даже не идентифицированы. Сотни свитков упрямо остаются черными, немыми и плотно сжатыми, некоторым из них по двадцать три века. Тем не менее есть надежда, что на этой «вилле папируса» погребены и другие свитки. По этой причине наследник крупного ИТ-состояния пожертвовал 100 миллионов долларов на десять лет на восстановление этого места и особенно на поиск других закопанных книг.
У каждой эпохи своя культура: неаполитанский король в XVIII в. спал и видел, как бы завладеть рукописями Аристотеля, а американские газеты, равно как и Си-эн-эн, поспешно обещают своим читателям Горация и Вергилия. Можно ли сегодня с достаточными основаниями мечтать найти свиток Плиния или совершенно незнакомого поэта? Или узнать из них больше о владельце этих мест в I в., к моменту его смерти? Надеяться, конечно, можно на что угодно, а между тем сон Везувия, похоже, входит в новую беспокойную фазу…
Здесь практически кончается костюмный исторический фильм и начинается фильм ужасов настоящего книгоуничтожения: с первых веков эры, называемой нашей, прирожденная и несколько рискованная склонность античной власти к нанесению вреда постепенно уступает место организованному абсолютизму, стремящемуся придушить в зародыше любые интеллектуальные блуждания. Ранние христиане (или евреи), как впоследствии и мусульмане, были людьми одной книги, а это убеждение часто влекло за собой презрение ко всем другим и даже их уничтожение.
В Библии есть все. «Если ты хочешь почитать про историю, есть Книга Царств. Философия? Книга пророков. А если тебе нужно стихов, читай псалмы Давида» — так вкратце говорит инструкция проповедникам первой половины III в. Именно так было с Павлом, личность которого тем не менее сложилась под влиянием чтения язычников, по примеру его учителя еврея Гамалиеля, который уже обладал оригинальным складом ума: большинство раввинов тогда считали, что изучение Торы не оставляет времени на греческих философов. В Эфесе Павел добился того, чтобы многие из обращенных им «принесли книги, чтобы собрать их вместе и сжечь на виду у всех; они посчитали их стоимость и получили пятьдесят тысяч динариев серебром» [6] . Комментаторы гораздо позже будут говорить, что это были книги оккультистов. Но мы последовательно увидим, что словом «магия» настолько удобно все оправдывать, что, если бы этого занятия не существовало, его следовало бы выдумать: Диоклетиан в Александрии ссылался на нее, выступая против христиан, в то время как Ювиан в 363 г. в Антиохии применит ее как обвинение против язычников, когда «вместе со своими смеющимися любовницами» (Сюид) он велит разрушить библиотеку, созданную Юлианом в храме, построенном Адрианом в честь своего отца Траяна.
6
В XII в. Ле Сюер напишет выдающуюся своим идиотизмом картину на этот сюжет: у ног роскошно одетой толпы чернокожий четвероногий раб дует на непослушное пламя, которое лижет кучку печатных книг (Лувр).
Указ от 23 февраля 303 г., которым Диоклетиан взял реванш за три века терпимости, был более откровенным и предписывал: сокрушите их храмы и сожгите их книги. Августин назвал это «persecutio codicum tradendorum», перекладывание вины на переданные нам книги. Отмечается, что этот императорский указ никоим образом не исполнялся ни в Александрии, ни в Иерусалиме или Кесарии, что, видимо, указывает на угасание могущества Рима. Напротив, в Сирте (ныне Константина, в Алжире) фламин Феликс приказал епископу отдать ему все рукописи. Тот протянул ему очень большой кодекс.
«— Где остальное? — прорычал представитель государства.
— Они хранятся у чтецов, но мы не предатели, прикажи лучше нас убить».
Всего было найдено и уничтожено только тридцать семь книг. Христиане сопротивлялись, используя всевозможные уловки: солдатам пришлось довольствоваться только архивами, или же им отдавали книги по медицине, поскольку военные не умели читать. Историки вскоре признали, что Диоклетиан много сделал для распространения христианства.
Аммиан Марцеллин около 378 г. с горечью констатировал, что некоторые римляне «ненавидят ученость, как яд… библиотеки закрыты навсегда, словно могилы». На античные столицы в то время нахлынули орды северных варваров, и их душа улетучилась навсегда. Один за другим сдавались города, и одно за другим книжные собрания превращались в дым. Лишь совершенно забытый император Майориан, оригинал, пытавшийся бороться с несправедливостями, обрушивавшимися на его подданных, выступал против немилости по отношению к памятникам, которыми некогда гордились: он знал, что людям нужна и мечта, а останки некогда великой империи служат лишь каменоломнями для каменщиков. «В храмах, спасшихся от рвения христиан, не жили уже ни боги, ни люди, и жалкие остатки римского народа терялись на обширных пространствах бань и портиков. Огромные библиотеки и залы судебных заседаний стали бесполезны безразличному поколению, которое редко нарушало свой покой учеными занятиями или делами». Этот первый хранитель погибающих шедевров был убит через четыре года после коронования, в 461 г.