Князь Барбашин
Шрифт:
– Ладно, эту проблему покамест отложим, и вернёмся к антверпенскому двору. Считаю, Сильвестр поступил верно…
– Да с этим-то понятно, княже, – влез в разговор Никодим, купец и Новгорода, чья семья каким-то чудом (или взятками) смогла пережить депортацию и осталась в городе, хотя и сильно сократив размах своей деятельности из-за перетекания в прошлые годы семейной казны в карманы московских наместников Захарьиных. – Но отчего ты Ревель бесполезным назвал?
– А ты подумай, Никодим, – усмехнулся Андрей. – Только хорошо подумай: почему глупые новгородцы так и не построили своего порта на Балтике? И давай без обид, всё одно знаешь, что я о тех временах думаю. Так вот, не построили потому, что они своим портом Ревель посчитали. А кто их в этом убедил? Так те же ревельцы. А зачем? Так, почитай, половина торгового оборота города приходилось на русские товары. Потому-то, когда вы сами предпринимали
Почтенные купцы, собаку съевшие на торговле, повздыхав, молчаливо приняли практически незавуалированый упрёк. Ныне они уже не ломали голову над многомудрыми словами князя: за прошедшие годы достаточно хорошо научились понимать их смысл. Освоились. И иногда даже предлагали взамен греколатинских слов свои, русские аналоги, которые Андрей старательно запоминал и старался потом использовать в речи.
Никодим, поперхав, опустил взгляд в пол. Не впервой он слушал подобные речи о былой вольнице и никак не мог понять князя. То он хвалил новгородцев, то, как сейчас – бранил. Хотя, стоило признаться, доля правды в том упрёке была. Ведь и купцы, и новгородская архиепископская кафедра через своих контрагентов вели активную торговлю через Ревель, действительно используя его возможности как свой порт. И только московский князь, сломав новгородскую вольницу, стал ломать и заведённый веками порядок.
Андрей же, высказав своё мнение, вспомнил разговор с новым новгородским архиепископом. Как только Иоанн сделал ставку на новое общество и церковные товары стали идти мимо ливонских портов, так сразу в Новгород прибыло целое посольство серьёзно озабоченных горожан. Вот только церковные казначеи к тому времени уже подсчитали выручку от нового способа доставки товаров, минуя посредников, и архиепископ, как рачительный хозяин сделал свой выбор, но как дипломат, не стал рубить с плеча и старые связи. И Андрей его в этом не винил, хотя сам, помня поведение прибалтов в его времени, был против любой поддержки чужих портов своим транзитом.
– Так что нам сей порт лишь помеха на пути в дальние страны, а потому и бесполезен. Даже более того – он наш главный конкурент, – подытожил князь.
И, отхлебнув изрядный глоток пенящегося напитка, усмехнулся про себя, наблюдая изумлённые взгляды купцов. За века соседства все как-то привыкли, что Ревель это главный транзитный центр, на который обижались, с которым боролись, но всегда считали чем-то необходимым. Но ничего, пусть привыкают к тому, что своё место на новом европейском рынке можно получить только за счёт кого-то.
Ведь что бы там ни писали историки, но оказавшись здесь, он воочию убедился, что Русь, увы, была всё же небогатой страной с аграрной экономикой и неразвитой инфраструктурой. И ей, по большому счёту, нечего было предложить европейской экономике, кроме извечных мехов и воска. Но даже ту немногочисленную продукцию ремесленного производства, что всё же пользовалась в Европе спросом, развозила по чужим рынкам Ганза, собирая в свой карман основную маржу. А местные просто мирились с этим! Не с ганзейским посредничеством, а с тем, что гнать можно было только сырье.
Простой пример: с началом эпохи Великих географических открытий резко возрос спрос на корабельные снасти, для которых были необходимы лён и пенька. Именно с этого времени эти названия появились в списках экспортных товаров и потеснили привычные меха и воск. И это именно под них в северо-западной Руси началось расширение сельскохозяйственного производства, особенно в окрестностях Пскова, где научились производить лучший сорт льна – "церковный". Но разве при этом псковичи построили свои мануфактуры? Ага, разбежались! Нет, они взяли и повезли свой великолепный лён в ливонский Дерпт, где специально под него ушлые немцы построили отдельную браковальню! А потом, уже от своего имени, повезли на Запад пеньку, канаты и парусину, дав работу своим ремесленникам. И лишь с подачи Андрея Русь, можно сказать, успела прыгнуть в последний вагон со своим канатным производством. Хотя, казалось бы, кто местным мешал?
Зато это сильно не понравилось кому-то из соседей. Настолько, что в прошлом году одну из фабрик даже пытались сжечь, благо помогла погода –
Впрочем, положа руку на сердце, их тоже можно было понять. В тех условиях, когда нужно было действительно прорубать "окно в Европу", а затем создавать соответствующую наземную и морскую составляющие своей торговой сети, причём многое создавая практически с нуля, требовались просто огромнейшие средства. Сами новгородские и псковские купцы такой проект потянуть были просто не в состоянии, тут без вмешательства государства было никак не обойтись, а вот хотело ли государство вмешиваться? На это у Андрея ныне был однозначный ответ: нет! И не потому, что в Кремле не понимали всю ценность и важность торговли – нет, так сказать было нельзя – понимали, но всё же в Московском государстве существовало определённое разделение ролей. Государь – правит. Его дело – война, внешняя политика и сношения с иноземными государями, которые ему ровня. Торговля – не государское дело! Для неё есть купчишки, гости всякие и прочая мелочь пузатая. Помочь купцам, создать для них благоприятные условия – это да, но вмешиваться в торговые дела – нет. Как говорится, всё сами, всё сами. И смешивать государственный интерес с торговым никто не собирался. А уж ввязываться ради купеческих интересов в большую войну на Балтике, не имея для этого ни денег, ни флота, ни людей соответствующих и подавно (а когда всё же ввязались, то получилось то, что получилось). А потому, коли найдётся человек, который готов будет взять на себя весь ворох проблем – то хорошо, палки в колёса никто вставлять такому не будет, пусть тянет. Ну а нет – так и нечего к государю с глупостями лезть. Перед ним куда более важные задачи стоят – тут и борьба с Литвой за ярославово наследство и борьба с татарскими юртами.
Именно потому так легко и прошла авантюра с каперством, поначалу так удивившая попаданца. А всё просто: он не потребовал от государя ничего, кроме подписи. Сработало правило: можешь – тяни! А потом весёлое приключалово с целью помочь купцам и при этом набить свой карман затянуло князя в водоворот проблем. Он прямо осознал, какие немалые деньги надобны для создания полноценной торговой инфраструктуры. А где их взять?
Что-то, конечно, дали купцы, что-то церковь, но это было каплей в море. Потому что никто не был готов закапывать и топить колоссальные средства в ингерманландских топях ради частного торгового интереса группы товарищей. А ведь без собственного полноценного порта вся предыдущая работа была работой впустую. Но, увы, в своём подавляющем большинстве русское общество ещё не стало обществом эпохи первоначального накопления. Никто не хотел радикальных перемен. Подделать, подремонтировать уже существующий порядок – это да, но вот сломать избушку, а на её месте возвести каменные хоромы – нет-нет, вот это уже лишнее. И оттого получалось, что как только появилась возможность самим сесть на традиционные торговые потоки, устранив посредников – это хорошо, это мы завсегда. А как понадобилось что-то большее – ой, то не по-старине! И в итоге без попаданца русские ещё век в морской торговле вели себя пассивно, предлагая свои товары в собственных портах и делая робкие попытки исправить положение.
Да, своим попаданием Андрей разорвал этот порочный круг, буквально заставив балтийскую торговлю за несколько лет пробежать тот путь, на который в иной реальности понадобилось почти полтора века. И тут же уткнулся лбом в проблему, о которой даже не думал: внутренний рынок Руси оказался всё же гораздо важнее внешнего, потому что до сих пор был совершенно не насыщен товарами. Изнасиловав память, он вспомнил, что, если верить работам историков, создание единого русского рынка должно было случиться к последней трети идущего века, но ждать уже было некогда. Европейский мир-экономика, основательно перетряхнутый новыми открытиями и перемещением основных торговых путей, складывался буквально на глазах, постепенно приобретая знакомые по истории черты. А, следовательно, занимать своё место на нём нужно было практически здесь и сейчас. Конечно, это было не последнее окно возможностей, но зачем откладывать на потом то, что можно было бы осуществить сегодня? Вот только для всего этого нужны были в огромных количествах товары и деньги.