Князь Рус. Прорваться в Гиперборею; Князь Гостомысл — славянский дед Рюрика
Шрифт:
Все добытое поделили по справедливости: шкуры тем, у кого свои похуже, мясо – общее…
Так и двигались дальше, останавливаясь, охотясь, правда, облав больше не устраивали, пробивая дорогу и пережидая сильную непогоду. Дважды метели загоняли их в лес под защиту шалашей и заставляли сидеть, пока не стихнут.
Были обмороженные, некоторым удальцам казалось, что если в движении жарко, то можно и вовсе не беречься. В основном это были молодые парни, похваляющиеся перед любушками, за бахвальство поплатились, побелевшие места долго болели,
Долго бежали по льду, но всему хорошему приходит конец. Река превратилась в ручей, пришлось выходить на берег. Двигаться по лесу трудно, но не только из-за чащоб, но и потому, что дала о себе знать весна. Промучившись несколько дней, князья снова собрали родовичей.
Глядя на сидевших и стоявших сильных мужчин, Рус удивился: пока жили в Треполе, главное слово было у женщин, они распоряжались у очагов, у них была еда, их решение и было последним. А в трудном пути основная тяжесть легла на мужские плечи, еду по-прежнему готовили женщины, но добывали ее мужчины, они охотились, они утаптывали снег впереди, тащили самые тяжелые возки, они решали, куда и как идти. За прошедшие годы власть женщин как-то сама собой ограничилась стоянками, да и то не во всем. Во главе Рода уверенно стояли князья, и никому в голову не приходило, что облавой может командовать Мста…
Вот и теперь женщины сидели в стороне и слушали, как мужчины обсуждали, каким путем двигаться дальше.
Обсуждение завело в тупик, выход виделся один – вставать и ждать следующего снега. Как ни крутили, а иначе не получалось. До следующей реки в оттепель по болотам не пробиться.
– А там? – спрашивал Рус.
Откликнулась неожиданно Мста:
– А там речка, по которой после перекатов плыть можно.
– Что за перекаты?
– Точно порожки скалистые. Их посуху пройти, дальше поплывем.
– Далеко?
– Поплывем? До самого озера.
– А до речки?
Рус спросил не просто так: рисунок на бересте у Первака обрывался, не доходя до речки с перекатами. Как ее искать? Это Тимар вставал к солнышку руками и слушал, что боги подскажут, а им что делать?
Но Мста закрутила головой:
– Найдем! За лето сбегаю, поищу.
– Чего?! – возмутился Волхов. Конечно, его жена не простая женщина, но не ходить же одной по лесам, когда рядом столько сильных мужчин.
Но Мсту просто так не возьмешь, рассмеялась:
– А ты со мной!
Волхов, отвыкший жить среди множества людей и тосковавший по их с Мстой одиночеству в дальней избушке, вдруг обрадовался:
– Пойду!
Пришлось и впрямь искать подходящую поляну и устраивать новое жилье. На сей раз непривычно было всем – родовичей всегда беспокоило то, что жилье холодное, а новые сородичи и вовсе много лет таким не баловались, разве что охотничьи шалаши ставили. Но Словен согласился:
– А шалаши и нужны. Нам бы только от непогоды укрыться, не в зиму же встаем.
И снова, в который уже раз, все закрутилось. Ставили тын для защиты от непрошеных гостей, только теперь это были лесные обитатели, осваивали окрестности, ища места рыбной ловли, охотясь, примечая хорошие ягодники…
Семьи ставили отдельные шалаши, все же истосковались друг по дружке за дорогу. Молодежь тоже время не теряла, сговорился с Тиной Славута, нашла себе любого дочка Радока Велка. Не остался в стороне и… Словен! Князь, давно с тоской посматривающий на брата, которого всякий вечер с любовью обихаживала Порусь, стал все чаще поглядывать в сторону вдовой Надеи. Рослая, крупная, под стать самому Словену, Надея тоже косила глазом на князя, но никаких знаков не давала, себя блюла гордо. Словен подошел первым. Присел на большой камень возле ее шалашика, помолчал, а потом крякнул:
– Надея… пойдешь за меня?
Женщина подняла светлые серые глаза и вдруг улыбнулась, точно солнышком осветила:
– Пойду, Словен.
– И добре…
В тот же день шалашик был перестроен, вернее, рядом поставлен больший, потому как у самой Надеи дочка уже скоро заневестится. Родовичи сделали вид, что ничего не заметили, вернее, приняли как должно. Всякому человеку семья надобна, и Словену тоже, сколько лет уже один живет…
Рус радовался за брата:
– Словен, давно уж пора бы! Все ходил вокруг да ходил. Думали, вовек не решишься.
Тот проворчал:
– Кто бы говорил.
Братья посмотрели друг на дружку и расхохотались!
Без женки жил Первак, но тот уж стар семьей обзаводиться, да и привык один. Вдовым так и остался Чигирь. А в остальном жизнь брала свое.
Снова рождались дети, зачатые еще там, в прежней счастливой жизни на большой поляне. Но и здесь, в лесу, далеко от людей, без жилья, не зная, что их ждет в будущем, люди были вопреки всему счастливы! Видно, счастье не зависит от достатка и покоя, оно может быть беспокойным и трудным, но от этого не перестает быть счастьем.
Как только сошел снег и чуть подсохло, Мста напомнила, что они с Волховом собирались идти искать речку с порогами. Ее попытались отговорить, но женщина стояла на своем.
– А дите с кем оставишь? – Чигирь хитро прищурился может: хоть Желотуг заставит сумасшедшую мать бросить свою затею?
Мста усмехнулась:
– А у него вон какая заботница есть! И князья своего внука не оставят.
Мста была права: на стоянках с Желотугом больше возилась Порусь, пока сама мать охотилась вместе с мужем и другими.
Сначала Порусь не могла понять, почему Мста не может хотя бы на время оставить своих охотничьих замашек, но когда собирались охотиться облавой, женщина вдруг стала горячо просить:
– Порусь, посмотри завтра за Желотугом, я со всеми пойду.
– К чему тебе, Мста? Живулечка же кроха совсем, ты ему нужнее.
Мста сжала руку Поруси:
– Не могу я Волхова и на минуту одного оставлять, понимаешь, а на охоте тем более, все время неподалеку быть должна.
Глядя в чуть диковатые глаза подруги, Порусь вдруг поняла, что Мста попросту держит Волхова, не позволяя ему скатываться во мрак, и быстро кивнула: