Князь Рус
Шрифт:
Собравшись идти, весь разорили сами, чтоб вражинам по весне ничего не досталось. Скарб, что не увезли, сложили в один большой костер, дым поднялся до небес, унося с собой многое любовно сделанное человеческими руками.
Наконец пришло время отправляться, еще раз оглядели весь, посмотрели друг на дружку, обговорили, как станут идти, и Словен махнул рукой, чтоб двигались. Как и раньше, впереди шли самые сильные, пробивая снежный путь, и замыкали тоже сильные – если кто обессилеет или отстанет, чтобы поддержать.
Рус шел одним из последних, вместе с Вуколом таща большую повозку с медными и серыми
Они пробирались глухоманью, где если и ступала нога человека, то так давно, что лес позабыл об этом. Непуганые звери и птицы, нетронутые места. Иногда лес так городился буреломом, что у людей холодело на сердце от мысли о том, какие великаны накидали огромные деревья. Иногда подлесок стоял сплошной стеной, пролезть сквозь которую можно едва ли юркому собольку. Тогда приходилось делать большие обходы.
Уже после первого привала порядок изменили: теперь Рус ушел вперед, пробивая путь не своими лыжами, а широкой повозкой, которую потом бросал и возвращался помогать отставшим. Для родовичей привычно, князь двигался так все эти годы, а новым сородичам диво. Родовичи довольно смеялись:
– Это же наш князь!
В самых разных повозках – больших и совсем маленьких – ехали укутанные, так что видны одни носы, дети.
Двигались не столько медленно, сколько недолго, на ночевку остановились рано, пока готовили шалаши, нодьи, стемнело, уставшие люди засыпали с кусками во рту.
Рус подошел к Словену:
– Нужно не так. Мы с первым светом выйдем вперед, пробьем путь, но не чуть, а много дальше, подготовим все для ночевки.
Теперь самые сильные были распределены иначе: трое вместе с Русом ушли далеко вперед, таща за собой широкие повозки, по их следу двинулся остальной обоз. Порусь почти не видела мужа, тревожно билось сердце: куда это он ушел? Но князю не до своей семьи, на его плечи снова ложилась ответственность за слишком многих, чтобы он мог думать только о Поруси и Полисти.
Четверых, ушедших вперед, действительно не видно, только широкая полоса утоптанного снега под ногами. Смотрели на нарисованное на бересте охотниками, сравнивали с тем, что видели, и пробивались к реке, по льду идти будет легче. Пусть получалось не прямо, зато не нужно рубить лес и перетаскивать повозки через пеньки или обходить лесные завалы.
Выбравшись на лед, пошли быстро. Конечно, ременные лямки от повозок набили плечи, но как без них? На себе много не утащишь, а уж детей тем более. Рус шел и думал, что, сколько будет жить, столько придется постигать новое. Они много лет шли, только когда тепло, приходилось ждать, пока все подсохнет, потом тащиться через болота и продираться сквозь густой лес, потому что плыть против течения невозможно. А нужно было идти зимой по льду! Пришла мысль, что в повозки вот так же можно запрячь лошадей! Но у родовичей не было теплой одежды, они не умели ставить нодьи, а без этого никак. Верно: век живи – век учись.
Широкая полоса вывела родовичей на лед небольшой речки, крепкий мороз сковал ее воду, бежалось легко и даже весело. Повозки
Порусь все тревожно вглядывалась в даль: где там Рус? Не выдержала, догнала Словена, спросила.
– Он ушел вперед, как всегда, Порусь, ты что, князя забыла?
Солнышко уже почти коснулось верхушек деревьев, а Словен все не объявлял остановку для ночлега. Передние убежали далеко, их не было видно, что ж теперь, всю ночь за ними гнаться? Этот вопрос возник у многих, помнили, сколько провозились, готовясь к первой ночевке.
Но за поворотом речки вдруг услышали… стук топоров и увидели Руса с товарищами, ставящих шалаши! Вот почему они так торопились…
На ночевке Рус подошел к жене:
– Как вы, Порусь? Полисть не замерзла?
Порусь смотрела на мужа, о котором услышала за день столько слов благодарности, и думала, что ей достался самый лучший мужчина на свете!
После первого дня пути Порусь с тоской смотрела на свою повозку: еще несколько дней пути, и та не выдержит. Придется нести маленькую Полисть на закорках, а там дитю замерзнуть запросто, как бы мать ни старалась ее согреть.
Поутру к ней вдруг подошла Мста:
– Порусь, моя повозка крепче, дети у нас малы, положим их в мою повозку, а скарб в твою и привяжем позади. А тащить станем вместе.
Попробовали, получилось, теперь Полисть и Желотуг лежали, укрытые множеством мехов в повозке Мсты. Налегая на постромки, Порусь радостно улыбалась. У Мсты повозка хоть и потяжелее, да сделана не из корья, а из лиственницы, передок хорошо выгнут, тащить удобно. Увидев такую придумку, Словен кивнул женщинам:
– Может, еще кто так сделает?
Сделали не только женщины, теперь дети ехали вместе со стариками и недужными в крепких возках новых сородичей, а скарб тащился позади. На льду получалось хорошо, а выберутся снова в лес, там будут думать.
Постепенно двигаться стало если не легче, то привычней, привыкли к постромкам плечи, к лыжам и снегу ноги, к однообразному движению люди. Уже не так уставали, приходя к готовым стоянкам, не засыпали, едва присев, а подолгу сидели у нодий, слушая побасенки Ворчуна. Старик, вдоволь высыпавшийся и намолчавшийся за день в своем возке, готов был развлекать сородичей хоть до утра. Но Словен запретил такие посиделки: все же Ворчуну с утра спать да спать, а остальным топать.
Но сердце радовалось, когда слышались у костров детские голоса, веселый смех. Жизнь продолжалась, хотя и снова неприкаянная, бездомная.
Найдут ли они когда-нибудь свое место на этой Земле, где можно будет поставить дома, не боясь, вспахать и засеять поле, рожать детей, зная, что это и их дом на многие годы, что не придется снова и снова топать, уходя то от колдунов, то от врагов?.. И каждому верилось, что найдут.
Когда-то родовичи искали Рипейские горы и Земли предков, теперь о таких было забыто. Людей больше не интересовали благословенные Земли, где всего вдоволь без труда, им были нужны такие, чтобы, политые потом, они щедро отплатили за труд. Вот и налегали плечи на постромки, упирались в снег лыжи, таща и таща самое дорогое – детей и стариков – к новой мечте.