Князь Серебряный, Упырь, Семья вурдалака
Шрифт:
– Царевич, - сказал он, видя, что станичники уже принялись грабить мертвых и ловить разбежавшихся коней, - битва кончена, все твои злодеи полегли, один Малюта ушел, да, я чаю, и ему несдобровать, когда царь велит сыскать его!
При имени царевича Перстень отступил назад.
– Как?
– сказал он, - это сам царевич? Сын государев? Так вот за кого бог привел постоять! Так вот кого они, собаки, связамши везли!
И атаман повалился Иоанну Иоанновичу в ноги.
Весть о его присутствии быстро разнеслась меж разбойников. Все бросили выворачивать карманы убитых и пришли бить челом царевичу.
– Спасибо вам, добрые люди!
– сказал он ласково, без обычного своего высокомерия, - кто б вы ни были,
– Не на чем, государь!
– отвечал Перстень, - кабы знал я, что это тебя везут, я бы привел с собою не сорок молодцов, а сотенки две; тогда не удрал бы от нас этот Скурлатыч; взяли б мы его живьем, да при тебе бы вздернули. Впрочем, есть у нас, кажись, его стремянный; он же мне старый знакомый, а на безрыбье и рак рыба. Эй, молодец, у тебя он, что ли?
– У меня!
– отвечал Митька, лежа на животе и не выпуская из-под себя своей жертвы.
– Давай его сюда, небось не уйдет! А вы, ребятушки, разложите-ка огоньку для допросу да приготовьте веревку аль, пожалуй, хоть чумбур [93] отрежь.
Митька встал. Из-под него поднялся здоровый детина; но, лишь только он обернулся лицом к разбойникам, все вскрикнули от удивления.
– Хлопко!
– раздалося отовсюду, - да это Хлопко! Это он Хлопка притиснул вместо опричника.
Митька смотрел разиня рот.
Хлопко насилу дышал.
– Ишь, - проговорил наконец Митька, - так это я, должно быть, тебя придавил! Чаво ж ты молчал?
– Где ж мне было говорить, коли ты у меня на горле сидел, тюлень этакий! Тьфу!
– Да чаво ж ты подвернулся?
– Чаво! чаво! Как ты, медведь, треснул коня по лбу, так седок-то на меня и свалился, а ты, болван, вместо чтобы на него, да на меня и сел, да и давай душить сдуру, знай обрадовался!
– Ишь!
– сказал Митька, - вот што!
– и почесал затылок.
Разбойники захохотали. Сам царевич улыбнулся. Хомяка нигде не могли найти.
– Нечего делать, - сказал Перстень, - видно, не доспел ему час, а жаль, право! Ну, так и быть, даст бог, в другой раз не свернется! А теперь дозволь, государь, я тебя с ребятами до дороги провожу. Совестно мне, государь! Не приходилось бы мне, худому человеку, и говорить с твоею милостью, да что ж делать, без меня тебе отселе не выбраться!
– Ну, ребята, - продолжал Перстень, - собирайтесь оберегать его царскую милость. Вот ты, боярин, - сказал он, обращаясь к Серебряному, - ты бы сел на этого коня, а я себе, пожалуй, вот этого возьму. Тебе, дядя Коршун, я чай, пешему будет сподручнее, а тебе, Митька, и подавно!
– Ничто!
– сказал Митька, ухватясь за гриву одного коня, который от этого покачнулся на сторону, - и я сяду!
Он занес ногу в стремя, но, не могши попасть в него, взвалился на коня животом, проехал так несколько саженей рысью и наконец уже взобрался на седло.
– Эхва!
– закричал он, болтая ногами и подкидывая локти.
Вся толпа двинулась из лесу, окружая царевича.
Когда показалось наконец поле, а вдали запестрела крыша Александровой слободы, Перстень остановился.
– Государь, - сказал он, соскакивая с коня, - вот твоя дорога, вон и Слобода видна. Не пристало нам доле с твоею царскою милостью оставаться. К тому ж там пыль по дороге встает; должно быть, идут ратные люди. Прости, государь, не взыщи; поневоле бог свел!
– Погоди, молодец!
– сказал царевич, который, по миновании опасности, начал возвращаться к своим прежним приемам.
– Погоди, молодец! Скажи-ка наперед, какого ты боярского рода, что золоченый зипун носишь?
– Государь, - ответил скромно Перстень, - много нас здесь, бояр без имени-прозвища, много князей без роду-племени. Носим, что бог послал!
– А знаешь ли, - продолжал строго царевич, - что таким князьям, как ты, высокие хоромы на площади ставят и что ты сам своего зипуна
– Спасибо на твоей ласке, государь, много тебе благодарствую; только не пришло еще мне время нести царю повинную. Тяжелы мои грехи перед богом; велики винности перед государем; вряд ли простит меня батюшка-царь, а хоча бы и простил, так не приходится бросать товарищей!
– Как?
– сказал удивленный царевич, - ты не хочешь оставить воровства своего, когда я сам тебе мой упрос обещаю? Видно, грабить-то по дорогам прибыльнее, чем честно жить?
Перстень погладил черную бороду и лукавою усмешкой выказал два ряда ровных и белых зубов, от которых загорелое лицо его показалось еще смуглее.
– Государь!
– сказал он, - на то щука в море, чтобы карась не дремал! Не привычен я ни к ратному строю, ни к торговому делу. Прости, государь; вон уж пыль сюда подвигается; пора назад; рыба ищет где поглубже, а наш брат - где место покрепче!
И Перстень исчез в кустах, уводя за собою коня. Разбойники один за другим пропали меж деревьев, а царевич сам-друг с Серебряным поехали к Слободе и вскоре встретились с отрядом конницы, которую вел Борис Годунов.
Что делал царь во все это время? Послушаем, что говорит песня и как она выражает народные понятия того века.
Что возговорит грозный царь:«Ах вы гой еси, князья мои и бояре!Надевайте платье черное,Собирайтеся ко заутрене,Слушать по царевиче панихиду,Я всех вас, бояре, в котле сварю!»Все бояре испугалися,Надевали платье черное,Собиралися ко заутрене,Слушать по царевиче панихиду.Приехал Никита Романович,Нарядился в платье цветное,Привел с собой млада царевичаИ поставил за дверьми северны.Что возговорит грозный царь:«Ах ты гой еси, Никита Романович!Что в глаза ль ты мне насмехаешься?Как упала звезда поднебесная,Что угасла свеча воску ярого,Не стало у меня млада царевича!»Что возговорит Никита Романович:«Ах ты гой еси, надежа, православный царь!Мы не станем по царевиче панихиду петь,А станем мы петь молебен заздравный!»Он брал царевича за белу руку,Выводил из-за северных дверей.Что возговорит грозный царь:«Ты, Никита, Никита Романович!Еще чем мне тебя пожаловать?Или тебе полцарства дать?Или золотой казны сколько надобно?»«Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич!Не сули мне полцарства, ни золотой казны,Только дай мне злодея Скурлатова:Я сведу на то болото жидкое,Что на ту ли Лужу Поганую!»Что возговорит царь Иван Васильевич:«Еще вот тебе Малют-злодей,И делай с ним, что хочешь ты!»