Князь Тавриды. Потемкин на Дунае
Шрифт:
Степан Сидорович, впрочем, и не пытался.
Он был доволен даже в роли подручного своей жены.
В этой роли он и остался.
Через год после свадьбы у них родился сын, который назван в честь крестного отца, которым был Андрей Павлович Святозаров, Андреем.
Это обстоятельство несколько скрасило жизнь Степана Сидоровича, в ребенке он находил утешение в минуты сознания своих разрушившихся надежд и планов.
Младшая Калисфения уже давно стала ходить, но почему-то дичилась и не любила отчима,
Мать зато не чаяла в ней души, и девочка отвечала ей пылкой привязанностью.
К чести Калисфении Фемистокловны надо заметить, что она, как умная женщина, никогда не выставляла напоказ ту жалкую роль, которую играет относительно ее ее второй муж.
Напротив, при посетителях и слугах, она играла роль покорной жены, и, где было нужно, всегда вставляла фразы вроде следующих:
«Не знаю, надо посоветоваться с мужем… Я бы ничего, но как муж…»
Это щекотало забитое самолюбие Степана Сидоровича и тем несколько примиряло с его положением.
Так шли годы, не внося в жизнь наших героев никаких изменений.
Младшей Калисфении шел пятнадцатый год.
Она унаследовала красоту своей матери еще более привлекательную, ввиду менее резких штрихов, наложенных на нее природою.
Полуразвившаяся фигура девочки обещала великолепно сложенную женщину. Полный огня взгляд черных глаз сулил неземные наслаждения.
Жениха еще, конечно, не было, — Степан Сидорович, говоря это князю Григорию Александровичу Потемкину, просто сболтнул.
В это же время и увидел ее последний, заехав раз на перепутье в кондитерскую Мазараки.
Этот визит был сделан им вследствие толков о красоте дочери «гречанки».
Светлейший взглянул и мысленно решил судьбу этой прелестной девочки.
Он считал, что сделает для нее благодеяние.
И он был прав.
При нравах той эпохи, судьба младшей Калисфении не только могла быть, но непременно была бы еще печальнее.
Выбор светлейшего должен был быть для нее более чем лестным. Ей, наверное, позавидовали бы не только дамы, но и девушки даже высших сфер тогдашнего общества, где добродетель не считалась особенным ценным качеством.
Любовниц сильных тогдашнего мира ожидало и счастливое супружество, покойная жизнь и не менее покойная старость.
Так рассуждали тогда все.
Так рассуждал и Григорий Александрович.
VII. Недостатки светлейшего
Самодурство, причудничество и женолюбие были отрицательными качествами Григория Александровича Потемкина.
Сживаясь с гениальным умом, пылкою восторженною натурою и подчас совершенно рыцарским великодушным характером, качества эти имели причины, лежавшие вне «великого человека».
Мы отчасти из разговора Григория Александровича с его матерью познакомились с его справедливым взглядом на окружавшее его общество, среди которого он царил много лет, не как временщик благодаря капризу своего могущественного властелина, а по создаваемым им своим трудам и заслугам.
Он понимал, что у трона великой государыни он стоит целой головой выше всех других сановников, мало того, что эти сановники пресмыкаются у его ног только потому, что он взыскан милостями императрицы; и при малейшем неудовольствии с ее стороны готовы первыми бросить в него грязью.
Князь платил им за это безобразными выходками самодурства и надменностью, переходящею всякие границы.
Они раболепной толпой теснились в его приемных, а князь зачастую совсем не принимал их и не выходил к ним, а если и появлялся перед ними, то босой, в халате, одетом прямо на голое тело.
С низшими же, слугами и солдатами, он был самым простым задушевным барином, даже не позволявшим титуловать себя, и простой народ и солдаты платили за это восторженным обожанием Григорию Лександровичу, как они звали его в глаза и за глаза.
Самодурство и надменность, понятно, не проходили бесследно и для светлейшего — он наживал массу врагов, которые старались клеветать на него и забрасывать его грязью, особенно после его смерти.
Много такой клеветы перешло, как это всегда бывает с великими людьми, и в историю.
Не скупились на злословие относительно его, конечно, втихомолку, его современники и при жизни князя.
Иногда это злословие достигало ушей самого князя.
Он отплачивал за него довольно оригинально.
Генерал Меллесино имел неосторожность, говоря в одном обществе о Потемкине, выразиться, что счастье вытянуло его за нос, благо он у него велик.
Слухи об этом дошли до Григория Александровича, и Меллесино был тотчас же вызван к нему.
В тревожной неизвестности прождал генерал часа четыре в приемной князя, пока не был позван.
Григорий Александрович принял его одетый в одну сорочку, с босыми ногами, и взяв за руку, подвел к зеркалу, перед которым лежала бритва.
— Померяемся носами, ваше превосходительство, и чей окажется меньше, тот и упадет под бритвою на пол. Да что и мерить? Посмотри, какая у тебя гладенькая пуговица, просто тьфу.
Потемкин плюнул ему прямо в нос.
— Ступай, — сказал он затем генералу, — да прошу впредь вздору не болтать, а покрепче держаться за меня, иначе может быть худо.
Другой чиновник, выйдя из певчих и получив чин действительного статского советника, недовольный обхождением с ним Григория Александровича, заметил:
— Разве не знает князь, что я такой же генерал.
Это передали князю, который при первой же встрече сказал ему:
— Что ты врешь! Какой ты генерал, ты генерал-бас.