Князь Владимир

Никитин Юрий Александрович

Он допил, с маху опрокинул чашку. На столе осталась черная ноздревая горка. Из-под нее побежали тонкие струйки.

– Ну-ка, погадаем на кавиной гуще… Гляди-ка, тает сила Ярополка!

Гадать он не умел, но еще Добрыня сказал однажды, что у сильного и звезды становятся так, как нужно сильному. А уж про мелкие приметы и говорить соромно. Быть Ярополку битым, ибо сильный ищет не оправдания, а средства.

Блуд, вот кто может стать опорой! Он сыграл свою роль, хоть и тайную, в отстранении от власти Ольги, княгини-христианки. Ярополк то ли дознался, то еще что, но Блуда отодвинул

от княжьего престола, даже в терем допускает редко. Блуд слишком ревностный сторонник истинной веры отцов, а в княжьем тереме шагу не ступить, чтобы не наткнуться на латинян, что обратили Ярополка в свою веру и успешно обращают других. А таких становится все больше, ибо Ярополк приближает к себе новообращенных, обласкивает, доверяет больше…

Итак, попробуем на прочность Блуда. За ним стоят знатные и богатые мужи, бояре, воеводы, даже самые старые из дружины, которым уже поздно менять веру. Блуд и его люди – это могучая тайная сила, с которой Ярополк зря не считается!

Глава 9

Кремень бережно принял княжий перстень, поцеловал, старательно спрятал в потайной кармашек.

– Так и передай все Блуду, – напомнил Владимир еще раз. – Я уверен, он согласится.

Кремень посмотрел в темные, как ночная вода, глаза князя. Голос дружинника не дрогнул:

– А нет… умру без страха. Ты спас меня, князь. Ты надо мной, раненым, дрался против троих, защищал. Моя жизнь принадлежит тебе.

– Иди, – велел Владимир. – Ты вернешься. Мне нужно, чтобы Среча нить твоей жизни не оборвала.

Кремень вышел, а Владимир раздраженно заходил взад-вперед по комнате. Было гадко на душе, ибо только что отправил человека почти на верную смерть. Суровый боярин наверняка велит казнить его. Но есть маленькая надежда, что Кремень сумеет убедить могущественного человека держать сторону Владимира. А утопающий и за гадюку схватится!

Ближе к рассвету, когда дрема одолевает пуще всего, Кремень проскользнул мимо дозорных, пробежал, пригибаясь, к Глубочицкому ручью, затаился у подножия высокого вала. Над самой головой прошла, переговариваясь сонными голосами, ночная стража. Когда затих скрип песка, Кремень неслышно вскарабкался наверх, прислушался. Тихо, только далеко на валу слышались размеренные голоса.

Он соскользнул вниз. На беду, из темноты вышел, поддергивая портки, высокий худой мужик, наткнулся боком.

– Лешак, ты? – спросил он тонким голосом. – Фу, напу…

Тучка сползла с луны, лицо мужика от удивления и страха перекосилось. Кулак Кременя ударил под дых, мужик беззвучно перегнулся в поясе. Кремень быстро ухватил его голову под мышку, зажал так, что захрустели зубы жертвы, дернул, поворачивая резко в сторону. Сухо лопнули шейные косточки. Оттащив безвольное тело в кусты, Кремень поспешил на Подол. Впереди в лунном свете блестели крыши боярских теремов. Нужно до восхода успеть отыскать нужный…

Блуд твердо следовал правилу: «Не давай солнцу застать себя в постели», а в это утро вышел на крыльцо, когда Векша еще спала, но виднокрай полыхал во всей красе. Нужно проверить тиунов и мечников, что согнали народ

с Оболони и Подола. Ему шепнули, что там за плату отпускают с княжьих работ, а во рву копошатся лишь самые убогие, коим откупиться нечем.

Он еще стоял на крыльце, решая, к каким воротам сперва пойти, как откуда-то с заднего двора появился рослый молодой мужик. Он поклонился еще издали, но что-то в нем насторожило Блуда. Слишком легок в движениях, а сам по себе тяжел и силен, такое заметно лишь в умелых бойцах Ярополка, что с утра упражняются с мечами и бегают по двору с мешками камней на плечах.

– Челом тебе, воевода, – сказал мужик. – Юные годами спят, а ты уже на ногах. Остались ли еще в Киеве такие же рачительные, как ты?

Блуд мерил мужика подозрительным взором. Ни к селу ни к городу вспомнился Владимир. Тоже вставал, как научил его Блуд, до восхода солнца.

– Чего тебе? – спросил он, набычившись.

– Разговор есть, – сказал мужик и указал глазами на окна терема, все еще темные.

– И то дивно, что тебя не взяли еще на улице, – сказал Блуд холодно, – да не спросили с пристрастием, кто ты и откель.

Мужик беспечно усмехнулся:

– В твоем доме умеют спрашивать, знаю.

Блуд снова оглядел его с головы до ног. Мужик стоит бесстрашно, колени чуть испачканы в земле. Где-то полз, глаза дерзкие, не холоп, даже стал так, чтобы краем глаз видеть справа и слева. Впрочем, эта привычка дружинников здесь не поможет.

– Коли знаешь, – сказал он коротко, – пойдем в светлицу. Если по-пустому тревожишь, голову сниму.

– Не по-пустому, – заверил мужик. – А ты, боярин, ни в сон ни в чох не веруешь. Вернулся с порога! Удачи не будет.

– Сильному да смелому везде удача, – пробурчал Блуд.

Они прошли вниз, в подвал, миновали ряды с бочками, откуда пахло кислой капустой. В дальней стене была дверь, покрытая плесенью. Блуд отпер, ступеньки вели еще ниже. Там был сруб, из стен торчали крючья и кольца.

Кремень ощутил неприятный холодок. Странноватая у Блуда светлица. Пахнет гадостно, доски стола и лавок потемнели от застывшей крови. Под ногами коричневые пятна, по ним ползают крупные могильные черви.

– Нравится?

Он обернулся на голос. Блуд стоял с факелом в дверях, глаза его хищно мерили своего гостя. Он захлопнул дверь, сказал отрывисто:

– Говори.

– Дело важное. О судьбе Киева. О судьбе всего княжества.

Блуд кивнул:

– Говори, я каждый день слушаю такие разговоры.

– Послал меня к тебе человек, который свято чтит твои уроки, – продолжал Кремень. – Он тоже встает до восхода солнца. Но он говорит, что этому его научил мудрый и славный воевода Блуд.

Блуда словно кто стукнул о стену. Едва факел не выронил. Опомнился, глаза его сами стали как горящие факелы.

– Владимир?

– Так или иначе, но Киев возьмет. Много крови лить не хочет, для него важнее оборонить Русь от иноземцев, чем с их помощью захватить стол. Больше всего надеется на тебя, воевода. Велел передать, что ты ему всегда был вместо отца, хотя и был жив великий Святослав… Еще велел передать, что будешь вместо отца и впредь. Когда он сядет на великом столе…