Князь Ярослав и его сыновья (Александр Невский)

Васильев Борис Львович

Сбыслава в тот первый вечер за столом с ними не было: он чувствовал себя виноватым, побаивался гнева Невского, не зная, что Ярослав ни словечком не обмолвился ни о госте, ни тем более о ссоре с прелатом. Александр воспринял это без всякого удивления, полагая, что боярину не место за родственной беседой, даже если этот боярин и спас любимого сына. А вот Ярослав чувствовал себя неуютно, страдал, вздыхал и хмурился. И в конце концов не выдержал:

— Может быть, позовём Сбыслава? Мне с ним в Орду ехать, может, у тебя какие пожелания…

Бормотал, суетился

и страдал хранящий великую тайну князь. Если бы не добытая самим Сбыславом мечом и отвагой слава и почёт, ему, пожалуй, было бы проще. Но прижитой сын доказал, с точки зрения Ярослава, своё право на признание родственных отношений и личное княжеское достоинство, а вот сказать об этом… Нельзя было сказать, никак нельзя, и это обстоятельство терзало и мучило великого князя настолько, что он так и не сказал о неожиданном госте. И терзаемый виной Сбыслав тоже не сказал.

Александр встретил Сбыслава очень приветливо, почти сердечно. «По-родственному, — ликовал великий князь. — Чует сердце, чует!..» Но дело было не в чутьё Невского, а в дружинном братстве: князь Александр тепло приветствовал боевого друга, личной храбростью доказавшего свою преданность, не более того. И кубки стали чаще осушаться, и беседа потекла оживлённее.

— Я не задержусь у тебя, отец, ты уж прости, — сказал Александр, когда Сбыслав ушёл и пришла пора расстаться на ночь. — Вот в Орду провожу непременно, а сейчас… — Он вздохнул. — Дружину надо заново создавать. А поездки не страшись. Спутник у тебя надёжный, толмач отменный, да и вообще Сбыслав для нас с Андреем вроде как брат.

Признание сдержанного немногословного старшего сына привело Ярослава в сильнейшее волнение, от которого он первое время вообще ни слова не мог вымолвить. А пока справлялся с заиканием, успокоился и сказал совсем не то, что собирался:

— Я перед отцом его, Яруном, в долгу неоплатном. А он в Ледовом побоище пал.

— Понимаю, отец. Мы все перед ними в долгу.

— Знал бы ты тяжесть его…

На следующий день пир начался рано, потому что Невский решил на заре отъехать к своей дружине. А поскольку он оказался прощальным, Сбыслав явился на него в лучшей одежде с княжеской цепью на груди.

— Красный ты жених, боярин! — улыбнулся Александр. — Вернётесь из Орды — и окрутим его, отец.

И снова сердце Ярослава замирало от умиления, снова он боролся с мучительно сладостным желанием прямо сейчас за пиршественным столом сказать правду, признать Сбыслава своим законным сыном и тем снять с души тяжкий камень греха. И — не решался, колебался, вздыхал, пока вдруг не доложили:

— Посланец из Орды, великий князь!

— Проси.

Вошёл статный молодец в полутатарском-полурусском наряде с изукрашенной саблей на поясе. Сдержанно поклонился и сказал на чистом русском языке:

— Здрав будь, великий князь Ярослав. Здравы будьте, князья и бояре. От главного советника великого Бату-хана Чогдара с поклоном есаул Кирдяш.

— Кирдяш?.. — Ярослав, багровея, поднимался из-за стола. — Не ты ли, холоп, на меня, своего господина, дрыном замахивался?..

— Что

было, то быльём поросло. А нынче я — казак, вольный человек, командир личной охраны Орду-хана, князь Ярослав.

Все это молодец выпалил с вызовом и дерзкой насмешкой, словно заранее готовился произнести именно эти слова и именно так, как произнёс.

— Убавь голос, не с равным говоришь, — негромко, но очень весомо сказал Сбыслав. — Говори что велено и убирайся.

Кирдяш посмотрел на молодого боярина с княжеской цепью во всю грудь и неожиданно улыбнулся:

— Никак, Сбыслав? Тебе — особый поклон от Чогдара. — Поклонился, вновь оборотился к Ярославу. — Воевода прав, прости мою дерзость, великий князь. Чогдар велел передать тебе, чтоб ты поторопился в Золотую Орду. Это очень важно, так он сказал.

— Все? — грозно спросил Ярослав, все ещё ощущая глубокую обиду.

Есаул поклонился с куда большей почтительностью:

— Дозволь личную просьбу, великий князь.

— Нет!

— Дозволь ему, отец, — тихо сказал Невский. — Ты же сам разрешил добровольную запись в татарские войска. Вот он и записался и отвагой в битвах завоевал и чин, и волю. Так, Кирдяш?

— Так оно и было, князь Александр Ярославич. И ещё — награда от Орду-хана. — Сотник достал из-за широкого татарского пояса замшевый мешочек, встряхнул: тяжело звякнуло золото. — Дозволь мне выкупить у тебя, великий князь, отца и мать, брата и сестру. Если посчитаешь, что золота здесь мало, буду твоим должником.

— Отпусти их без выкупа, отец, — сказал Александр. — Храбрость золотом не измеришь.

Ярослав угрюмо молчал.

— Отпусти, — умоляюще вздохнул Сбыслав.

Ярослав быстро глянул на него и неожиданно улыбнулся:

— Отпускаю на полную волю.

— Благодарю тебя нижайше, великий князь. — На сей раз Кирдяш отдал полный поклон, коснувшись пальцами пола. Выпрямился, широко, счастливо улыбнулся. — Вечный должник твой, Ярославич!..

И вышел. Все заулыбались с радостным облегчением, а Невский сказал:

— Не будем же множить врагов, но будем везде искать союзников. И воспрянет Русь!..

Александр уезжал на утренней заре, а потому и пир рано кончился. Разошлись по покоям, но задолго перед рассветом Невского внезапно разбудил отец.

— Не спится? — улыбнулся Невский. — Мне тоже. Верно мы сделали, отец, когда дозволили смердам-язычникам в татарские добровольцы записываться. И Церкви облегчение, и нам проще, и… им попросторнее. Собственной отвагой теперь жизнь свою устраивают. Как Кирдяш.

Не об этом он думал, не о добровольцах-язычниках. В полудрёме то и дело возникало перед ним одно видение: девушка в белой, плотно облегающей тело рубахе, выходящая из воды. Васса… Но отец озабоченно молчал, вздыхал, хмурился и на слова сына не обратил внимания.

— Не вставай, не вставай. — Ярослав присел на ложе, уронив руки меж колен. — Всю ночь не спал, молился, у Господа совета спрашивал. И — решился.

Великий князь замолчал. Александр с тревогой посмотрел на него:

— Что с тобой? Худо?