Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки
Шрифт:
Хозяин дома собственной персоной облюбовывает себе место на скамеечке неподалеку от того дуба, к которому прильнула я. Он не один, а в компании незнакомого мне усатого мужчины.
Первый мой порыв — осторожно ретироваться. Отступить в темноту и вернуться в дом по другой дорожке. Не хватает еще, чтобы они подумали, что я подслушиваю!
Но, приняв такое решение, почему-то продолжаю стоять на месте.
— Изволь объясниться, Степан Андреевич, как вышло так, что ты отступил от первоначального плана? Между прочим, из-за твоего самоуправства серьезно пострадал человек! —
— Простите, ваше сиятельство, — разводит руками его собеседник, — но разве я мог подумать, что Антипка бросится прямо к лошади? Ему велено было на дорогу выбежать, а как карета приблизиться, в сторону отскочить. Вот Демид опосля него всё правильно сделал, по уму.
Неужели они говорят о дневном происшествии? Невольно подаюсь вперед, прислушиваюсь.
— Ты мне зубы не заговаривай! — прерывает его князь. — Мы с тобой о чем договаривались? Что ворота будут закрыты, а когда барышни прибудут, перед ними кто-нибудь из баб или мужиков припадок разыграет. Ты говорил, есть среди них такие артисты, что кого угодно убедят.
Усатый мужчина вздыхает:
— Да так мы сначала и сделали. Только никто из барышень даже из кареты не вышел. А одна и вовсе потребовала, чтобы припадочного поскорее от ворот унесли — не ровен час, еще заразным окажется. Вот я и подумал, что для большего эффекта…
— Хорош эффект! — продолжает сердиться Елагин.
— Да кто же знал, что Антипка таким неловким окажется? Я ему что велел — нижнюю рубаху загодя кровью куриной намочить и пятно-то котомкой прикрыть. Перед каретой на дорогу выскочить и тут же — обратно. А как карета проедет, падать на землю и истошно кричать. А он, дурила, под оглоблю полез.
— Ладно, — чуть более мягким тоном говорит хозяин. — Как он сейчас себя чувствует?
— Прямо-таки превосходно! — сообщает Степан Андреевич. — Рана почти затянулась, а уж как я сказал, что вы ему за это рубль даете, он и вовсе норовил с постели вскочить, да я не позволил.
— Ну, хорошо, — кивает Елагин, — значит, ты говоришь, что к раненому Антипу подошла только одна барышня? И кто она?
Я чувствую, что краснею. Хорошо, что темно. Хорошо, что они меня не видят.
— Княжна Вера Александровна Бельская, — докладывает усатый. — Разумеется, это не мое дело, но вы бы присмотрелись к ней, ваше сиятельство. Очень красивая барышня!
Я вижу, как князь поводит плечами — будто в один момент ему стало холодно.
— Я обойдусь без твоих советов, Степан Андреевич, — говорит он. — Ты лучше за хозяйством присматривай — в доме вон сколько гостей. Не хотелось бы, чтобы какая промашка вышла.
— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство! Только зря вы так легкомысленно относитесь к возможному браку. Я знаю — у вас не было намерения жениться, и если бы не пожелание его императорского величества… Только раз уж вы в это ввязались, не стоит принимать решение наобум. Лошадь вон и то иной раз долго выбираем, а тут — жена! Жена поддержкой и опорой мужу быть должна. А уж в вашем-то деле особенно.
— Много ты понимаешь, Степан Андреевич! — усмехается Елагин. — Ты же знаешь, именно я настоял, чтобы в отборе принимали участие только девицы из дальних губерний, не бывавшие прежде в столице, не представленные ко двору. Дебютантки. Они не избалованы дорогими нарядами и драгоценностями, не испорчены петербургским обществом. Я хочу сам вывести свою избранницу в свет, научить ее всему тому, что положено знать княгине Елагиной.
— Манерам-то нужным, спору нет, — бухтит усатый, — вы любую из них научите, ваше сиятельство. Медведь вон на ярмарке тоже всяким фокусам обучен. И ради вашей благосклонности любая из этих барышень пойдет на что угодно. Да только наряды, драгоценности — это всё напускное. А сердце-то — оно или есть, или нет. И никакие манеры и драгоценности не сделают злое сердце добрым.
Они поднимаются со скамьи и идут в сторону дома. А я подношу руку ко груди и чувствую бешеный стук того самого органа, о котором говорил этот забавный усатый мужчина.
25. Охота
До дня охоты не происходит никаких значимых событий. В Елагинское потихоньку стягиваются другие гости, и атмосфера на вечерних посиделках становится менее напряженной.
Сам князь неизменно обходителен со всеми своими потенциальными невестами, но, кажется, уже не только я замечаю, что он выделяет Соню. Вернее, не Соню, а графиню Закревскую, каковой он ее считает.
— Не понимаю, что его сиятельство в ней нашел, — не выдерживает однажды Китти.
Мы с ней сидим на террасе — я с томиком стихов Державина, она — с рукодельем.
— В ком? — уточняю я.
— Да в этой скучнейшей Наталье Кирилловне, — поясняет княжна Бородина. — Ведь с ней же решительно не о чем говорить. Она такая тихоня, что, право же, в ее присутствии мне сразу хочется зевнуть.
Я пожимаю плечами:
— Быть может, он считает, что интересных собеседников ему и без того хватает. И в будущей жене он ищет совсем другого.
— Интересно, чего? — фыркает княжна. — Нет-нет, Вера Александровна, я достаточно взрослая, чтобы понимать, что такое супружеские обязанности, но, думаю, вам тоже известно, что жена человека, занимающего такой пост при дворе императора, должна обладать не только привлекательной внешностью, но и кое-чем еще.
Она мило краснеет, а я осторожно интересуюсь:
— Да? И чем же?
Она чуть понижает голос:
— Ах, Верочка, да будто вы сами не знаете — магическими способностями, конечно! А у мадемуазель Закревской их вовсе нет!
Тут уже меня бросает в дрожь
— Нет способностей? Да с чего вы это взяли?
Китти хихикает:
— Верочка, вы, право, как ребенок! Неужели вы не замечали в гостиной, у правого окна на маленьком столике большой цветок из малахита?
Да, я замечала его. Необычная, очень красивая вещь. Секретарь хозяина дома однажды обратил на этот цветок мое внимание — сказал, что прислали его князю в подарок с Уральских гор.
— Так вот присмотритесь повнимательнее, — советует княжна. — Он иногда меняет цвет. А еще вспомните, наверняка, секретарь его сиятельства подводил вас к нему поближе.