Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
Иван Васильевич вдруг рассмеялся.
– Что ты, Федор Василич, на мя так глядишь, словно яз разума лишился?
– Дивлюсь, государь, – молвил дьяк Курицын, – не безумию твоему, а разуму! Все ты хитростью своей проницаешь и все на пользу государства своего обратить можешь! И всяк час и всяк часец малый о пользе сей токмо и мыслишь…
– Разумеешь ты думы мои, – молвил государь. – Ну, пиши Юрью-то. Перво: отпустить
Сентябрьские дни стоят тихие и солнечные, а земля будто дремлет, греясь в теплоте осенней. Летит, золотясь в воздухе, паутина, деревья стоят еще в зеленых уборах, но в высоте небесной, еще синей и ясной, уже курлыкают журавли, а завтра-послезавтра потянут на юг и гуси.
Тишина и перед Казанью. Стоят кругом стен ее плотным кольцом русские конные и пешие воины в полной боевой готовности и ждут. Сдается на полную волю государя московского царь Ибрагим казанский.
Еще тише в Казани. Будто вымер весь город. Тяжко там, ослабели все люди до крайности – нет воды у них. Выпили всё, что можно: все запасы воды, кумыса, съели все сырые овощи и фрукты, пили кровь коней и баранов, и нечего больше пить, а небо ясно, и ни одной капли не упало с голубой высоты.
Но сегодня вся Казань будет пить: люди, кони, бараны, собаки, кошки, гуси и куры, и тихая радость освещает все лица людские. Слышно в тишине, как стучат топоры и ломы русских воинов; ломают они заплоты, которыми была отнята вода у города… Солнце же печет с полуденной высоты и чуть уж начинает клониться к закату.
– Ля илляхе иль алла,
Это призыв к полуденной молитве зухр. Еще больше замерла Казань на молитве. В русских же полках было хотя и тихо, но весело. С радостным подъемом и нетерпением ждали все, когда начнут отворяться ворота городские и царь Ибрагим покорно примет мир на всей воле государевой.
Долго, казалось, тянется молитва зухр, но вот и она, видно, кончилась – дрогнули, заскрипели ворота в стенах и одни за другими медленно стали отворяться. Из них поспешно выскакивали мужчины, женщины, дети и бежали к реке с кувшинами и деревянными ведрами. За людьми мчались к воде собаки и кони, но не было ни криков, ни шума – все живое так истомилось, и ни у людей, ни у животных не было сил делать что-либо, не нужное для утоления жажды…
Вот отворились главные ворота, и выехал из них царь Ибрагим с телохранителями, в сопровождении знатных биков и мурз, одетых в дорогие одежды. Следом за ними на прекрасном, пышно изукрашенном коне ехал сеид.
Князь Юрий Васильевич с братом Андреем, окруженный князьями и воеводами, выдвинулся немного вперед на своем коне. Царь Ибрагим, приблизясь к Юрию Васильевичу, первый сошел с коня и, коснувшись его стремени, произнес:
– Ассалям галяйкюм!
– Вагаляйкюм ассалям! – ответил Юрий Васильевич и тогда только сошел с коня и протянул руку царю Ибрагиму.
Тут же подошел спешившийся сеид, а за ним шли муллы, хакимы и имамы со священными книгами. Сюда же сошлись и толмачи с обеих сторон.
Царь Ибрагим заявил, что отдается на всю волю великого князя московского, и в подтверждение этого, положив руку на Коран, воскликнул:
– Клянусь в сем святым Кораном! Аллах велик, благодарение и хвала ему, милостивому и всещедрому.
Когда кончились священные клятвы, царь Ибрагим, обратясь к князю Юрию, сказал:
– Почтенный князь Юрий, – перевел толмач его слова. – Среди всех возможностей не может быть ничего иного, кроме того, что уже произошло.
Выслушав перевод, князь Юрий Васильевич ответил:
– У нас же в Евангелии сказано: «Ни един волос не упадет с головы без воли Божией».
Окружив своей стражей царя и духовенство мусульманское во главе с сеидом, Юрий Васильевич приказал своим полкам вступать в град казанский и занимать все его укрепления…