Княжна Джаваха

Чарская Лидия Алексеевна

Если б бабушка услышала его слова, то наверное бы и дня не продержала под своей кровлей.

С Юлико у меня установились самые неприязненные отношения. Я не могла выносить его надменного вида, его женственно-нарядных костюмов, его «по-девчонски» причесанной кудрявой головы.

«О, этот уж не будет никогда джигитом!» – тайно злорадствовала я, встречая его на прогулке в саду, где он чинно выступал по утоптанным дорожкам, боясь запачкать свои щегольские ботинки, и прибавляла вслух, смеясь ему прямо в лицо:

– Княжич Юлико! А где же твои няньки?

Он

злился и бежал жаловаться бабушке.

Меня оставляли в наказание без пирожного, но это нимало не огорчало меня, и на следующий день я выдумывала новые способы раздразнить моего двоюродного брата.

– Что с тобой, Нина? – как-то раз серьезно и строго спросил меня отец, застав меня и Юлико в самом горячем споре. – Что с тобой? Я не узнаю тебя! Ты забываешь обычай своей родины и оскорбляешь гостя в своем доме! Нехорошо, Нина! Что бы сказала твоя мама, если б видела тебя такою?

– О папа! – могла только выговорить я, задыхаясь от сухих рыданий, надрывавших мою грудь, и бросилась бежать со всех ног, чтобы не дать торжествовать Юлико.

О, как я его ненавидела! Вся моя детская душа собрала, казалось, все злобные чувства гнева, обиды и презрения, чтобы вылить их на голову злополучного княжича.

– Барбале, я не могу, я не могу больше! – задыхаясь, говорила я моей поверенной. – Я убегу отсюда, Барбале.

– Что ты? Христос и святая Нина, твоя покровительница, да будут над тобою! – шептала старуха и крестила меня своей заскорузлой рукою.

– Да ты понимаешь ли, что они внесли сюда горе, раздор и злобу! Ведь они сделали меня такою! Ведь разве я похожа на прежнюю княжну Нину!

– Эх, княжна-джаным, у всякого свое горе!.. – тяжело вздыхала Барбале.

Я понимала ее молчаливую тоску.

Дело в том, что с тех пор, как приехала бабушка со своим штатом, все заботы по дому и хозяйству, лежавшие на ней, перешли к Анне, горничной княгини. Теперь не Барбале, а Анна или хорошенькая Родам бегала по комнатам, звеня ключами, приготовляя стол для обедов и завтраков или разливая по кувшинам сладкое и легкое грузинское вино. Я видела, как даже осунулась Барбале и уже не отходила от плиты, точно боясь потерять свои последние хозяйственные обязанности.

– Бедная Барбале! Бедная старушка! – растроганно говорила я, гладя с любовью ее загорелые щеки.

– Бедная княжна, бедная джаным! Бедная сиротка! – вторила мне она, и мы обнимались крепко и горячо, как родные.

Как-то раз бабушка, всевидящая и вездесущая, услышала наши жалобы и прислала за мною Родам.

– Пожалуйте, княжна, княгиня просит, – лукаво улыбаясь, объявила мне она.

Я не любила Родам за ее чрезмерную привязанность к моему врагу Юлико, с которым она, взапуски с Андро, нянчилась, как с коронованным принцем. Я передернула плечами (эту привычку я переняла от отца) и стала медленно подниматься в комнаты бабушки.

Она меня встретила, красная, как пион, забыв в своем волнении все величие, достойное княгини, происходившей родом от самого Богдана IV, и, измерив всю меня враждебным взглядом, визгливо закричала:

– Так

вот оно что, внучка! Вы бегаете жаловаться на меня судомойкам и кухаркам… на меня – на вашу бабушку, желающую вам только добра и пользы! Чем я вам не угодила, позвольте спросить, чем? Тем ли, что я прилагаю все мои старания, чтобы из скверного, необузданного мальчишки сделать хоть сколько-нибудь приличную барышню?… Юлико сказал мне, что ты продолжаешь дразнить его, гадкая девчонка! Предупреждаю: если это будет продолжаться, я отниму лошадь и велю запрягать ее в фаэтон [29] , а ты будешь сидеть до тех пор дома, пока осенью я не отвезу тебя в институт!

29

Фаэт'oн – конный экипаж с открывающимся верхом (гр.).

Слова бабушки как громом меня поразили… Мне казалось, что земля уходит из-под моих ног!

Институт… возможность потерять Шалого… и в конце концов жалобы, вечные жалобы этого противного Юлико…

Нет… нет… ни за что не расстанусь с Шалым и не поеду в институт… Ведь не повезут же меня туда связанную, в самом деле! А Юлико я ненавижу и никогда не перестану изводить его…

Так рассуждала я, и в голове моей зрели планы, один другого замысловатее, как бы досадить ненавистному мальчишке. Я вышла, шатаясь, из комнаты. Моя злоба к Юлико разгоралась все сильнее и сильнее…

Мне живо стали представляться картины одна другой несообразнее, но полные огня и красок, на которые способно только пылкое воображение молоденькой южанки. Мне казалось, что я, могущественная из королев, веду непримиримую войну с моим родственником, тоже королем, Юлико. Мы бьемся долго, бьемся насмерть… Мои воины оказывают чудеса храбрости… Враги побеждены… Король их – мой пленник… Он стоит передо мною, весь закапанный кровью, со связанными за спиной руками, испуганный насмерть тем, что его ожидает. А его ожидает смерть. Этого требуют мои воины…

«Князь Юлико… то есть король (поправляю я себя мысленно), знаете ли вы, что будет с вами?»

Он бледнеет, ноги его дрожат и подкашиваются… Он на коленях предо мною униженно молит о пощаде.

«Вы должны умереть, ваше величество», – говорю я. (В такую минуту я не могу называть его иначе, и потом, он в моем воображении был храбр и дрался, как лев.)

Он поднимает ко мне бледное и прекрасное лицо… (Непременно прекрасное… Юлико, король моей фантазии, не может обладать длинным носом и мышиными глазками настоящего Юлико.) Я читаю в его лице смертельный ужас.

Тогда я сзываю моих воинов звуком серебряного рога, такого именно, какой бывает только у героев и вождей, и говорю им:

«Я, ваша королева, прошу у вас милости для этого царственного пленника… Я отдаю вам за его жизнь все мои сокровища! Вы должны, вопреки обычаю предков, пощадить его!»

И вожди и воины, пораженные моим великодушием, высоко поднимают меня на щите, как это делалось у древних народов, и молодой пленный король склоняется к моим ногам, целуя мои одежды.