Княжья доля
Шрифт:
– Все приказы государя его подданным надо выполнять, – тут же сухо и неприязненно парировала мачеха, – из-за невыполнения его приказа при дворе волнения и слухи начались.
– Волнения и слухи нездоровые опасны при поражении, – усмехнулся Иван, догадываясь, что за вот такие усмешки с глазу на глаз мачеха вправе ненавидеть своего пасынка, только ничего он с собой не мог поделать, и продолжал злить Софью. – А при победе какие там могут быть слухи и волнения придворные… Это всё накипь…
– Плох тот приказ, который нельзя изменить, – назидательно сказала великая княгиня, – вот и государь решил изменить свой приказ. Или ты считаешь, что победителей не судят. Даже победителей, нарушивших
Иван Младой легко поклонился великой княгине, давая понять, что он не собирается ей возражать при прощании. Только снова напоследок поглядел в её распахнутые глаза и вложил в свои слова всю силу чувств и юной смелости с заметной усмешкой на губах:
– Если победитель татар срочно будет нужен государю, пусть пошлет за мной – за мной не станет.
– Победителем татар называли, насколько я наслышана, великого князя Дмитрия Донского, – зябко поежилась Софья, пытаясь поставить на место своего зарвавшегося пасынка.
– Теперь так за прадедом Дмитрием Ивановичем победителями татар будут называть государя Ивана Великого и его соправителя, великого князя Ивана Младого. – Бросил ей через плечо смелый князь, выходя из покоев отца.
Он догадывался, что его жесткие, но справедливые слова не прибавят любви мачехи к нему. Лишь усилят кипевшие в душе римлянки Софьи, матери маленького претендента на престол Василия, чувства плохо скрываемой ненависти к пасынку и одновременно законному престолонаследнику.
Со времени «стояния на Угре», когда Русь избавилась от ига Орды и власти ханов, когда сделалась, наконец, по воле Провидения свободной и независимой, всё в ней постепенно и чудесным образом образовывалось и преображалось к новому устройству и новой жизни. Имя государя Ивана Великого, а именно так после Угры, с легкой руки его сына-соправителя, стали именовать великого князя Московского во многих, если не во всех землях, гремело повсюду, и было на устах у всех.
Иноземные государи, вершители судеб своих народов, смотрели уже иными глазами на новую Русь Ивана Великого в качестве панацеи от турецкой или польско-литовской экспансии, и искали не просто крепкой долговременной дружбы, но даже близкого семейного родства с её государем. Среди них был венгерский король Матьяш Хуньяди (1443–1490) и молдавский господарь Стефан III Великий (1440–1504). Господарь Стефан, сам когда-то породнившийся с великими князьями Киевскими, после Угры мечтал уже породниться с московским государем Иваном Великим.
С Литвой не было ни войны, ни доброго мира, основанного на безлюбой осторожной политике хрупкого мира-сдерживания; с обеих сторон не доброжелательствовали друг другу, противодействовали, стараясь тайно и явно не допустить усиления противной стороны. Мир, что предлагал королю Казимиру государь Иван, сразу после изгнания хана Ахмата, включал в себя требования возврата исконных русских земель, к югу и западу от Москвы, коими неправедно некогда завладел коварный великий князь Витовт. Король Литовский Казимир предъявлял претензии на новгородские земли вместе с Великими Луками и даже Новгородом, а также на патронаж земель и городов тех владетелей, которые были искони друзьями Литвы и переплелись семейными узами с литовскими князьями. Островная независимая Тверь, ещё возвышающая свою гордую непокорную главу, не шибко кланявшуюся государю, но всё же оглядывавшуюся на короля, грозила стать новой болью Руси…
Сразу же после «стояния на Угре», в 1481 году в течение буквально нескольких месяцев произошли два плохо отраженными летописцами печальных события. С одной стороны, как бы подведшие черту под русской бескровной победой над Ордой, а с другой, определившие направление политического, династического и религиозного противостояния в новой жизни Руси. В том году король Казимир казнил главного заговорщика князя Михаила Олельковича, к которому вели все нити русской и иудейской антикоролевских партий в Литве. И одновременно скончался духовник Ивана Великого архиепископ ростовский Вассиан, вдохновлявший своими пассионарными посланиями государя Руси на битву с ханом Орды Ахматом. В церковных кругах поговаривали, что так же наставлял и благословлял святитель Сергий Радонежский великого князя Дмитрия Донского, первого «победителя татар» перед Куликовской битвой с Мамаем.
Заговор против короля русской православной партии, во главе которой стоял бывший князь киевский Михаил Олелькович, не позволил Казимиру вовремя пойти на соединение со своим союзником ханом Ахматом, тем более тогда, когда в земли Литовской Подолии вторглось войско Менгли-Гирея, союзника Москвы. Но сразу же после изгнания Ахмата в далёкие волжские улусы политическое противостояние Михаила Олельковича и Казимира подошло к своей критической точке: многие русские православные князья замыслили поддаться государю Ивану вместе со своими крупными уделами в земле Новгород-Северской.
Северские православные князья Михаил Олелькович, Бельский и Ольшанский, правнуки славного Ольгерда, захотели доверительно переговорить с королем Казимиром относительно судеб своих уделов, для чего приехали в Вильну. Но на требование князей пропустить их к королю, наглый королевский стражник не позволил им пройти во дворец и попытался даже захлопнуть дверь перед носом гордых, непреклонных просителей. Когда возмущенный Михаил Олелькович попытался воспрепятствовать действиям стражника и подставил на порог свою ногу, стражник просто прихлопнул стопу тяжелой, массивной дверью княжескую ногу, причинив тому страшные физические мучения. Когда Казимир узнал об этом случае, то тут же осудил на смерть этого стражника, оскорбившего действием и именем короля главного заговорщика.
Однако, несмотря на осуждение своего воина и какое-то сочувствие к потерпевшему князю и всем своим родичам, королевский знак добросердечного уважения к заговорщикам не мог укротить злобы православных северских князей на Казимира. Посчитав себя несносно обиженными, и давно имея огромные претензии к литовскому правительству, за неблагосклонность к православным иноверцам, князья окончательно решили поддаться московскому государю. Король, проведав о новой измене, грозившей Великому Литовскому потерей важнейших уделов, приказал схватить Михаила Олельковича, Ольшанского и Федора Бельского. Двоих первых успели схватить, а Бельский вскоре сумел бежать, оставив в Литве свою юную супругу. Государь Иван, в надежде воспользоваться услугами Бельского против Казимира, принял того с великой милостью и даже дал в отчину городок Демон, взятый во время новгородского похода покойным Михаилом Верейским (младшем брате опального князя Ивана Можайского и родиче двух Иванов Великого и Младого), самым последним удельным князем Руси Московской…
Схваченный за измену королю и открывшийся заговор русской и иудейской партий князь Михаил Олелькович был публично казнён. Весть о казни в Литве бывшего князя киевского быстро разнеслась по всем землям. Горевали в Кремле, где государь Иван Великий и Иван Младой печалились о потере союзника-единоверца, через которого у них были прямые выходы на сочувствовавшие Москве православную и иудейскую партии в Литве. Но ещё сильней о князе Михаиле Олельковиче кручинились в молдавских землях господаря Стефана Великого: его супруга-красавица приходилась родной сестрой князю Михаилу Верейскому, а юная очаровательная дочь господаря Елена Волошанка – племянницей ему.