Кобра клана Шенгай
Шрифт:
А я знаю? Хоть бы в глаза посмотреть этим преподавателям. Одно ясно: это была не Аю. Кстати, это уже интересно! Куда делись прежние учителя? Может быть, они тут как-то меняются?
Она опустилась рядом, приняла позу лотоса и задумчиво посмотрела на меня.
— Ты какое-то ходячее противоречие, Аска. То показываешь чудеса, то не можешь сделать элементарное.
Я насторожилась. Чудеса — это о чем сейчас было? Метнула взгляд на Аю, та улыбнулась уголками губ. Знает про спасение Мии больше, чем дозволено остальным? Или поверила словам малышки?
— Что
— Гормоны, нестабильность, мерзкий характер, — буркнула я.
Аю расхохоталась:
— Ого, как заговорила. Ну, раз так… ночь в храме тебе пошла на пользу. Смотри, в будущем только не задевай никого. Знать, что ты принадлежишь к клану, это повод для гордости, но говорить, что остальные в подмётки не годятся, уже перебор.
— Была дура, признаю вину, — не стала отнекиваться я.
В конце концов, мне тут ещё жить и выполнять задания Плетуньи. Именно это даст возможность разобраться с прошлым и не проворонить настоящее. А значит… Значит, соглашаемся, что разглагольствовать о кланах — неразумно.
— И правда храм… — под нос пробормотала Аю. — Хорошо, на сегодня хватит. Будем чередовать тренировку и медитацию, сейчас твои мысли скачут как бешеные цуми. Встаём.
Я поднялась следом за учительницей. Перед выходом обернулась и всё же спросила:
— А у вас много учеников?
Аю, кажется, удивилась вопросу, но ответила:
— Ты будешь десятой, Аска.
— Спасибо, — кивнула я.
Итак, десять — это много или мало?
В раздумьях я добрела до жилого корпуса и вошла в нашу комнату. Харуки не было, а Мисаки склонилась над листом бумаги и выводила иероглифы. Что у неё тут? Змея. Криво как-то…
Я замерла за плечом Мисаки, хмурясь и разглядывая линии. Подруга остановилась, задрала голову.
— Да-да, помню, как тебя сегодня Тэхико похвалила. А мне только строго указали, что надо работать усерднее.
Я улыбнулась:
— Мы все в чём-то хороши, а в чём-то как лягушки в пруду. Я вот ни цуми не могу в менталистике. Сама слышала, как Ячихаро меня отчитал.
— Слышала, — вздохнула она. — Этот старый хрыч занудный до ужаса. Тэхико нравом мягче. Если неясно, она будет объяснять, пока не дойдет до самого тупого. Даже Сату…
— А что Сату? — приподняла я бровь.
Мисаки захихикала:
— Ты что! Она же еле сдала каллиграфию. Насколько Сату хороша в технике рёку, настолько печальна в каллиграфии. У неё кандзи выходят мёртвыми и не хотят шевелиться.
Я позабыла, о чем только думала, пытаясь понять, что из услышанного поразило больше. Что Сату в чем-то бездарна, или что кандзи должны шевелиться?
Недописанный иероглиф лукаво взирал на меня с бумажного листа. Руки буквально зачесались что-то попробовать написать. Тэхико говорила про наполнение символов рёку, так это, наверное, оно и есть?
— Встань, — попросила я.
Мисаки подозрительно покосилась на меня.
— Слушай, Аска, мне что-то не нравится твой взгляд. Обычно после такого у нас неприятности.
— Не будет неприятностей, — заверила я, плюхаясь на подушку и кладя руки на низкий столик. — Обещаю.
Иероглиф манил, притягивал, звал тысячей беззвучных голосов. Почему-то всё отошло на задний план. Была только одна цель: дописать нужные черточки, вдохнуть рёку, заставить написанное заиграть светом.
Я взяла кисть, покрутила между пальцев, словно художник, обдумывающий первый мазок. Поднесла к бумаге и поставила первую точку.
И тут во дворе что-то громыхнуло.
Мисаки кинулась к окну, но я не обратила внимания. Стояла задача: дорисовать кандзи.
«Вижу цель — не вижу препятствий», — шепнул внутренний голос.
Я провела кистью вверх. Макнуть в чернила, заметить, как вспыхивают в них синие искорки, словно кто-то опрокинул в чернильницу блёстки. Только вот сияют они чисто и завораживающе, никакого дешёвого эффекта. Линия, ещё одна линия. Закрутить хвостик, сделать пересечение ровно в том месте, где выходит короткий луч влево.
— Аска…
Мисаки что-то говорит, но я не слышу. Мне важно дописать этот кандзи и перейти к следующему. А ещё — следить за дыханием: выдох-вдох, выдох-вдох, выдох… не дышать, пока закручивается линия, вдох, потом затаить дыхание, чтобы черта была идеально ровной. Потому что от исполнения зависит результат.
Сердце начитает колотиться в груди как ненормальное. В ушах шумит. Всё пространство сужается до чуть желтоватого листа, на котором моя рука уже выводит второй кандзи. Чернила вспыхивают сапфировым пламенем.
Дышать становится труднее. Кажется, что кто-то просто кинул в комнату зажжённую спичку, и непонятно как вспыхнула вся комната.
Но я продолжаю выводить линию за линией, мышцы руки напряжены до предела. Мисаки прикасается к моему плечу и вскрикивает, резко отдёрнув руку.
«Что это значит? — дико мечутся мысли. — Змея. Клан. Но вот третий кандзи я не знаю. Это что-то непонятное. Ещё ощущение, что где-то видела, но где…»
Рука тем временем выписывает черты ровно и умело. В отличие от разума она знает, что делать. Стоит провести последнюю линию, как я едва не падаю на бумагу, будто в один миг лишившись всех сил.
Некоторое время царит тишина. Медленно возвращаются слух и зрение, практически ушло странное оцепенение, которое не давало заняться ничем другим, кроме написания кандзи.
Я обернулась. Мисаки замерла у двери. В её взгляде читались страх и непонимание.
— Что произошло? — хрипло спросила я.
А потом проследила за взглядом подруги и невольно вздрогнула. Из угла, где стояли наши кровати, медленно выползала змея. Раздвоённый язык мелькал в приоткрытой пасти, от шипения по телу пробежали мурашки. Её глаза были как чистейшие сапфиры, огромные и жуткие. Но страшнее всего то, что змея оказалась просто огромной. Такая сможет заглотить меня целиком и не подавиться. Её ведь раньше не было! Да откуда? Снова цуми?