Код предательства
Шрифт:
Наконец, всё кончилось. Я не остался на чаепитие с высокопоставленными членами жюри. Меня на выходе ждала Наташка. Ждала. Я думал – смоется. Чай мы попили у неё дома. Наташка вышла к чаю в халате, запахнувшись настолько небрежно, что чай проходил в меня кусками. Я с трудом допил чашечку. Наташа… Она, смеясь, убегала от меня, ставя на моём пути то стул, то стол или тумбочка вдруг оказывались между нами. Халат на теле Наташки вёл себя очень свободно: оказывается, под ним и не было-то уже ничего. Кроме Наташки. Поймал. Обнял. Вот они, грудки красивые твои… Затихли у меня в ладонях. Насторожились. Я вдохнул запах твоих волос и чуть не закричал: так сильно я тебя, любимую, вспомнил…
***
Мы
Кажется, что они, любимые, вообще не имеют представления о существовании болевого порога у мужчин.
Наташка изощрялась, не зная удержу. И я не понимал, зачем? За что? Ведь она не бросала меня. И каждый день, снова и снова она приходила ко мне. И вот однажды я не выдержал. Я понял, что дальше не могу этого терпеть. Что, если я сейчас же не найду выхода от переполнявшего меня чувства несправедливости, униженности, оскорблённости, то я просто могу задохнуться. Конкретная причина, вызвавшая у меня все эти негативные эмоции, уже не имела значения. Я чувствовал, что изо дня в день меня к этому подталкивали, разными способами меня пробовали на излом, от меня ожидали взрыва. Уже после, когда я стал совсем взрослым, я понял, что это обычная ситуация, не нужно принимать всё так близко к сердцу. Женщина не успокоится, пока не дождётся взрыва. Ей нужен результат её же напряжённых трудов, она кропотливо капает на мозги и на всякие другие больные места неделями, месяцами. Женщине нужно видеть, как сорвался её мужчина, как он психует, крушит в доме мебель, матерится. На него можно тогда показывать пальцем соседям, как на взбесившегося шимпанзе и всем своим страдальческим видом говорить: «Зверь! Сущий зверь! И я ещё с ним живу!..».
Место было вполне романтическое: травка, молодые клёны. Майская теплынь, солнышко сквозь листья. И, я уже не помню, из-за чего, что явилось последней каплей. Я не просто толкнул, я швырнул Наташку на траву и набросился на неё, да, именно, как зверь. Грохнувшись верхом к ней на грудь, я стал изо всех сил шлёпать её ладонью по голове. Тут ещё из глаз, совершенно не к месту, полились слёзы. Да, я вдруг заплакал навзрыд. И я ещё что-то кричал ей, мучительнице своей, которую я любил больше всего на свете, и которая ещё таким образом заставила меня испытать страдания.
Вообще, настоящие мужчины, когда бьют женщин, не плачут. Молод я тогда был ещё…
Наташка потом встала, отряхнулась, оправила голубое платьице и ушла в своих и в моих слезах. Мы не встречались дней десять. Потом незаметно помирились. Если мужчина бьёт любимую женщину, и она его прощает, то это не оттого, что у них, у женщин, такое доброе, всепрощающее, сердце. Во-первых, она знает, что сама виновата. Во-вторых – ей нужно готовить мужчину к следующему взрыву, а для этого необходим определённый период затишья и совместной жизни.
Если вы уже били женщину, с которой знакомы или дружите, то это указывает на определённую у вас с ней степень близости. Может быть, это даже больше, серьёзнее, чем близость половая. Подающий надежды тележурналист Олежка Спивак-Лавров однажды пнул ногой под зад на улице одну из своих поклонниц. Зима, мороз с ветром. Она, чтобы понравиться, в тонких колготках и в дублёнке, которая заканчивалась где-то на животе. Летела плашмя вперёд руками по гололёду – сзади метель поднялась из снежинок. Неизвестно, как бы девица оценила способности Олежки, окажись они в постели, но тут она однозначно не могла сказать, что ничего не почувствовала.
С Наташкой мы помирились. А, поскольку нас уже связывало что-то большее, чем дружба, я стал уговаривать Наташку окончательно мне довериться и отдаться. Аргументы были более чем убедительными: «Я тебя люблю» и «Тебе будет хорошо». На уговоры ушёл примерно год, но я всё-таки своего дождался. Однажды мы с Наташкой остались наедине в квартире, где, кроме стола и стульев ещё была и кровать. Мы легли в кровать поговорить, и я снова, по привычке, так, на всякий случай, сказал: «Я тебя люблю, тебе будет хорошо». Наташка сняла трусы. Сошлись, видать, звёзды и все знаки зодиака. «Ух, ты! Подумал я…». И снял свои. Потом, собственно, было дело техники, а вот с ней у меня было слабовато. Всё-таки, в первый раз. Я влез на Наташку, которая слегка раздвинула ноги и безразлично смотрела в потолок. Ей бы в тот момент стакан семечек. Но мне было некогда заботиться об её досуге, я заглянул вниз и увидел предмет своих вожделений. Как я представлял, мне туда нужно было войти. Войти было чем: уже с полчаса мой первичный половой признак торчал гвоздём и требовал успокоения. Ну, я и вонзил его в Наташку острым концом. Против ожиданий он никуда не вошёл. Я ткнул ещё раз, другой, третий. Посмотрел на Наташку: «Тебе хорошо?». «Да», - ответила она, морщась. Я опять посмотрел вниз: да, вот она, девичья складочка, никаких волос, всё очень хорошо видно. А вот и я: прямо в эту складочку упёрся, вот-вот сломаюсь. Для порядка я ещё немного туда потыкался и с Наташки слез. Немного полежали. Разговаривать было вроде не о чем. Я чувствовал, что сделал что-то не так. Даже, как будто, ничего не сделал, а, если чего и сделал, так это – обидел девушку. И даже больше чем тогда, когда бил по голове.
Конечно – в первый раз. Откуда я знал тогда, что нужно ниже. Попросил бы Наташку больше раздвинуть ноги и ткнулся бы ниже пальца на два. Она бы послушалась. Я же обещал ей, что сделаю хорошо…
Вскоре пришли мои родители. Они с родителями Наташки ходили в кино, и нас оставили вместе, чтобы нам не было страшно. Я ходил тогда во второй класс, Наташка – в первый…
***
…Я вдохнул запах твоих волос и чуть не закричал: так сильно я тебя, любимую, вспомнил…
Тут я проснулся. Палата, капельница, полумрак. Колоть меня уже некуда, медсестра вечером нашла годный ещё сосуд на левой ноге, под ногтем большого пальца, пристроила капельницу. Боли я не почувствовал. Есть-таки плюсы в моём теперешнем состоянии.
Сестра дремлет в углу на кушетке.
Врачи боятся, что умру. Наверное, не исключено. Возраст. Говорят, человек столько живёт, сколько времени сохраняют активность его мозги. Если судить по моим снам, то мне ещё жить да жить. Сквозь годы мчась…
Сны и реальность, когда становятся воспоминаниями, одинаково недоступны, а по яркости впечатлений могут даже соперничать.
Мне нельзя волноваться, но я осторожно, чтобы не разбудить медсестру и чтобы не умереть, сосредоточился и, задерживая дыхание, позволил себе тихонько усмехнуться: «А, всё-таки, я добился тебя, Наташка!..».
24.12.03 11:03
НА СНЕГУ РОЗОВЫЙ СВЕТ
Хочу кровать. Нормальную. Нет, большую. И комнату. Для влюблённых должна быть комната...