Код Самаэля

Федотова Анна

И да, у меня стоял перед глазами отнюдь не мертвец. А вполне себе живой и подвижный кулак Кабанова. Этот клыкастый ясно дал понять, что размажет любого, кто впутает его в дело с убийством. Поэтому и родилась версия про свидание вместо игры вчетвером, и ломать её нельзя было ни в коем случае. Но вдруг тайное станет явным? Вдруг Бойцова проболтается?

И конечно, Кабанов не втащит по лицу Бойцовой. А вот мне – с вероятностью сто процентов. Так что теперь я выходил из дома и возвращался домой, мысленно видя себя на больничной койке с разбитой губой и заплывшим

глазом.

Но оказалось, я ошибался.

Вечером я шёл из магазина с пакетом майонеза в руках (мама приготовила оливье, а без майонеза он, вообще, не тот), завернул за угол и наткнулся на Кабана.

– Ты что, Фундук, к Бойцовой клеишься? – спросил он в лоб, без всяких там «здрасьте».

– Нет. С чего ты взял? – я как-то само собой занял позицию отрицания. К этому располагал могучий кабаний торс, в который я часто, но поверхностно дышал.

– Да не гони, я вас уже три раза видел! – зарычал Кабанов, оттесняя меня к стене.

Сейчас спросит про ментов. Точно спросит. Я постарался придать лицу невинное выражение.

– Нам просто по пути, – отмахнулся я и хотел обойти Кабанова, но тот преградил мне дорогу.

Зря я так сказал. Двусмысленно вышло. Если рассматривать «по пути» с точки зрения единства нашей со Светкой гражданской позиции, то можно догадаться, что нас сблизил тот звонок.

Кабанов усмехнулся. Догадался? Я снова подумал о больничной койке, разбитой губе и всём таком.

– Слушай, «попутчик», если увижу, что ты к ней лапы тянешь, сломаю.

Хм. Кабана не интересовало, что нас сблизило с Бойцовой. Интересовало лишь насколько сильно.

– Сломаешь что? – уточнил я так… для поддержания разговора.

– Руку! – рявкнул Кабанов. – В трёх местах.

К больничной койке в моём воображении добавился гипс. Терять руку мне было не с руки. Особенно правую. Хотя и левую тоже. Как я играть-то буду?

– Да я не…

Кулак Кабанова замер в устрашающей близости от моего носа. Я отпрянул и ударился затылком об стену.

– Короче, Фундук, я смотрю, ты не вкуриваешь. Если ещё раз со Светкой увижу, убью.

Я сглотнул.

– Вкурил?

– Да понял я, Кабан, иди ты со своей Светкой, – я отбросил кулак от лица и зашагал к подъезду, сжав в руке пакетик так, что он порвался в углу и майонез капнул на штаны.

Светка позвонила с утра.

И почему я только не выключил телефон? Понятно, почему. Я ждал. Ждал, но не подготовился. Потому что с вечера ещё не знал, что буду делать со всем этим. Я прокручивал разные варианты. Например, как заявляю Кабанову, чтобы он шёл куда подальше, и обнимаю Бойцову прямо у него на глазах. Как он бьёт меня, и Светка кричит, а я поднимаюсь с разбитым лицом и бью его в ответ.

Или другой вариант, как я убегаю от Кабанова. Не красиво, но отец говорит, иногда лучше убежать. И это при том, что он в юности боксом занимался.

Так я и вырубился до утра. До Светкиного звонка.

– Привет, Орехов, выходишь? – спросила Бойцова деловым тоном, будто мы были с ней подельниками.

– Нет, – как-то само собой вырвалось

у меня, и я начал соображать, что бы такое придумать повесомее. – Я не пойду.

– В смысле?

– В смысле… я заболел, – на ходу соврал я.

– Серьёзно?

– Нет, блин, в шутку, – я на всякий случай покашлял.

– Тогда я к тебе зайду. Принести что…

– Не надо! – оборвал я. Только дома мне Бойцовой и не хватало. – У меня это… корь. Заразная очень. Ну, знаешь, красные пятна по всему телу.

– Прикалываешься? Решил зачёт по алгебре прогулять? – Светка хихикнула. – Так и скажи. Я же тебя сдавать не собираюсь. Но это плохая идея, честно тебе говорю.

Чёрт. Сегодня же зачёт. Это я не подумал.

– Да какой зачёт, – я добавил хрипоты в голос. – Мне с кровати не встать. Тошнит. Всё, не могу говорить, блевану сейчас.

Для правдоподобности я схватился за живот и согнулся. Так в роль вошёл, что уже, казалось, меня сейчас реально вывернет.

– Олег… Может врача? – испуганно произнесла Бойцова.

Да какого чёрта она делает! Она что, серьёзно? Кулачище Кабанова, беспокойство в голосе Светки и выдуманная корь чётко обрисовали мне картину: я на койке, а рядом Светка. С апельсинами. Я вскипел.

– Отвали от меня, Бойцова, ладно? – выпалил я.

В трубке повисла тишина.

– Да пошёл ты, – поникшим голосом сказала Светка и отключилась.

Я рухнул на кровать и уставился в потолок.

Зачем я это сделал? Нельзя было про корь врать. Как я теперь в школе появлюсь? А если не появлюсь, то как же алгебра? Я встал и пошёл на кухню, открыл холодильник, достал апельсин. Разрезал. Запах цитруса.

Я только что послал Бойцову.

Незачёт.

На алгебру я всё-таки пришёл.

Бойцова на меня не взглянула даже. Хотя, конечно, наверняка взглянула, но исподтишка, как и я на неё. Иначе откуда бы я знал, что она на меня не взглянула. Да, вообще, какая уже была разница! Я же ей по-русски сказал: «Отвали». Чего после этого ожидать.

Она перестала мне звонить, но я то ли по привычке, то ли по глупости выходил по утрам и стоял за углом, гипнотизируя взглядом её подъезд. Потом шёл в школу, держась от Бойцовой на хорошем таком расстоянии, чтобы отчётливо видеть её розовую кофту сквозь кусты и деревья.

В школе мы тоже держались друг от друга подальше, но это не помогало. Моя голова временами переставала меня слушаться, и вот я снова замечал, что она повёрнута к ряду у окна, как раз туда, где сидит Бойцова. Иногда мне удавалось поймать Светкин взгляд, но лишь на миг, потом она быстро отворачивалась. Но наша с ней тайна никуда не делась. Сколько бы Светка не пыталась избежать столкновений, вставая в другой конец шеренги на физкультуре и демонстративно пересаживаясь за другой стол во время обеда, во взгляде, который я успевал перехватить, сквозило напряжение. Как внутри грозовой тучи накапливается электрический заряд, так и внутри Бойцовой накапливалось желание поделиться своими мыслями. Я чувствовал то же самое.