Код «Шевро». Повести и рассказы
Шрифт:
— Нюра, вопрос есть. Сугубо конфиденциальный.
— Какой же это?
— Мужчину тут с телевизором случайно не приметила? Прощелыгу одного, понимаешь, разыскиваем.
Девушка насторожилась, пристально посмотрела на Билюченко.
— Слушай, а ведь ты в точку попал. Вот уж действительно на ловца и зверь бежит. Мне сегодня как раз предлагали телевизор купить. И знаешь, чуть не купила, немного в цене не сошлись. Сосед его купил, к брату за деньгами поехал.
— Расскажи, расскажи-ка подробнее.
— Да что
— Как выглядит муж племянницы?
— Что это ты мужем интересуешься? Может, о племяннице рассказать?
Но Билюченко было не до шуток.
— Я серьезно, Нюра. Понимаешь, это очень важно!
— Видела-то я его всего один раз, да и то две или три минуты. Выглядит обычно. Высокий, рыжеватый, кажется, нерусский.
— Рыжеватый, нерусский, так, так… Какой номер квартиры у Коренковой?
— Двадцать шестой.
Билюченко задумался на какую-то долю минуты, а потом торопливо попрощался:
— Спасибо тебе, Нюра, спасибо. И пожалуйста, о нашем разговоре никому. Ладно?
Собеседница удивленно посмотрела на Билюченко и проговорила:
— Хорошо. Сам же сказал: конфиденциально.
— Вот именно, я потом все объясню, — уже на ходу бросил Билюченко и торопливо направился к отделению милиции.
Сообщение Билюченко моментально было доложено руководителям МУРа, и буквально через несколько минут к 1-й Мещанской улице подъезжали две оперативные машины.
Евдокия Васильевна Коренкова — полная женщина лет пятидесяти пяти, с маленькими бегающими глазками на пухлом лице — встретила оперативных работников с недоумением и обидой:
— Что я такого сделала, чтобы ко мне милиция? У меня муж на фронте погиб, государство пенсию мне платит, а тут на-ка. За какие такие грехи?
Корнеев шагнул к двери комнаты, у которой стояла хозяйка.
…Телевизор покоился на стуле около кровати, накрытый куском ткани.
— Говорят, вы телевизор продаете?
Коренкова опять пустилась в разговоры:
— А он уже продан. Скоро за ним хозяин придет.
— Уже продали? Быстро.
Корнеев повернул телевизор тыльной стороной, взял со стола настольную лампу и разыскал на фибролитовой стенке номер.
— Все правильно. Теперь, Агапов, — обыск. И тщательнейший! Мы же побеседуем с хозяйкой. Евдокия Васильевна, расскажите-ка, что у вас за жиличка и что за жилец? Их фамилии? Откуда приехали? Когда? Кем вам приходятся?
— Племянница это моя, Алевтина. Намедни приехала. С женихом. Ну, с мужем, значит. Свадьба только еще не сыграна. Она придет скоро, ее и спросите.
Каждую вещь, которую осматривали оперативные работники, Коренкова брала в руки, сдувала или смахивала с нее пыль, складывала, расправляла.
— Вещи-то, они денег стоят, нельзя с ними так. Конечно, чужое добро не жалко.
Под кроватью лежали два объемистых чемодана. Агапов спросил Корнеева:
— Вскрывать?
— Конечно.
Через минуту Агапов стремительно поднялся, держа в руках часы и электробритву «Харьков».
— Товарищ майор, это его логово. Бритва-то из Иванова.
— Логово его, но где зверь?
— Неужели не появится?
— Думаю, что нет. — И повернулся к Коренковой: — Так куда же ушли ваши гости?
— Не знаю. Собрались и ушли. Обещали быть вечером.
Часов в девять вечера позвонили в дверь. Агапов открыл. Перед ним стояла девица лет двадцати, в черном пальто с меховым воротником и сером пуховом платке. Белесая, замысловато выложенная челка закрывала лоб.
— Входите, входите. Ждем вас.
— А в чем дело? Тетя Дуся, что у вас происходит?
Хозяйка поджала губы:
— Чего-то ищут. Может, тебе объяснят?
— Где ваш муж? — спросил Корнеев.
— Не знаю.
— Как это не знаете?
— Так, не знаю.
— Когда придет?
— Обещал скоро.
— Один ваш чемодан мы осмотрели. Второй откройте сами.
— А зачем? Что я такого сделала?
Корнеев нетерпеливо прервал ее:
— Открывайте.
На дне чемодана лежала большая фотография, наклеенная на толстый картон. Агапов подал ее Корнееву. Продолговатое, сухощавое лицо, колючий, исподлобья взгляд, нос с горбинкой.
— А что, Агапыч, наш портрет недалек от оригинала.
— Копия, товарищ майор. Как веревочка ни вейся… Теперь-то он никуда не денется.
На обороте фотографии скачущим почерком была начертана дарственная надпись: «Алевушке — от вечно преданного и вечно любящего В. Ионесяна…»
Даже беглый взгляд убедил Корнеева, что строчки на листке, оброненном в квартире Петровских, и эта надпись сделаны одной и той же рукой.
Из документов, обнаруженных в том же чемодане, явствовало, что Ионесян Владимир Михайлович является артистом Оренбургского театра музыкальной комедии. В вещах Ионесяна нашли карту железных дорог, а на обороте ее — перечень городов: Казань, Куйбышев, Рязань, Ярославль, Шуя, Кострома, Горький, Ереван, Коломна, Калинин. Куда же теперь направился опасный преступник?
— Так где же Ионесян? — в который раз уже спрашивали Алевтину Дмитриеву.
— Не знаю. Сказал, что, если не придет через час, значит, уехал.
— Куда?
— Кажется… в Шую или Ярославль.
Коренкова тоже ничего «и слыхом не слыхала».
Было ясно, что они намеренно тянут время.
Корнеев позвонил в МУР, сообщил список городов, куда, возможно, подался преступник. Во всех этих городах были подняты на ноги оперативные службы милиции, народные дружины. Но ни в Шуе и Иванове, ни в Ярославле и Ереване, ни в Куйбышеве и Горьком Ионесян не появлялся.