Кодекс Крови. Книга Х

Борзых М.

Я замер в раздумьях. Нужно было сделать выбор, забирать ли Ольгу в обитель. Ручаться ли за неё перед Великой Матерью Кровью или оставить здесь? Чего желала она более всего на свете? Ради чего могла дать клятву крови почти незнакомому магу?

Вывод напрашивался один. Эта женщина, ведомая из посмертия на перерождение местью, могла решиться на это только по одной причине. Больше всего во всех жизнях она желала стать матерью, но совместными стараниями людей и богов была лишена этого.

Мне почему-то вспомнился недавний разговор с Густавом Ильдером по поводу редкости ориентированных

на семью женщин. Кто я такой, чтобы считать желание материнства недостаточной причиной для доверия? Тем более сама Мать Кровь тоже может осенить своим благословением Ольгу, если посчитает нужным. Не зря же она — Мать.

Я пустил каплю крови для смешения с Ольгиной и произнёс клятвы братания, завершая ритуал.

«Ну вот, теперь мы можем общаться в двустороннем формате!» — произнёс я по кровной связи и наблюдал, как меняется гамма чувств на лице у эмпатки.

— О! А? Ты и так умеешь?

«Там плюшек больше, чем просто связь, но раскрывать всё сразу не буду».

— А со своими ты так же общаешься? Я-то думала, как они у тебя умудряются приказы выполнять, предугадывая твои желания.

— Аста не говорила?

— Нет, — покачала головой Ольга. — Она хоть и ребёнок, но очень серьёзно относится к понятиям чести. Твоих секретов она не выдала даже мне.

Я кивнул, мотая себе на ус, что юная княгиня действительно смогла удержать в узде извечную женскую проблему болтливости.

— Ладно, болтать можно до бесконечности, но пора бы и заняться делами. Для начала проверим мою грузоподъёмность.

* * *

Ну что же моей грузоподъёмности хватило, чтобы поднять в воздух двух барышень средней комплекции, правда, одну пришлось нести в лапах, а другую в хвосте. Выглядело это со стороны весьма экзотично, ибо даже пьяные вороны не летали так, как я. Ну да боги с ним со стилем, главное, что спустя десять минут позора мы оказались у розоватой пелены, отделяющей территорию Обители.

Благо, хоть привратный камень остался по эту сторону пелены, иначе входить пришлось бы на свой страх и риск. Я сменил ипостась на человеческую и вложил ладонь в углубление для взятия образцов крови. Дальше оставалось только ждать. Иголки-анализаторы впивались в ладонь, но пелена оставалась неподвижной. Кровь утекала в привратный камень, не вызывая отклика у Обители, когда-то давно ставшей мне настоящим домом.

Иголки ушли обратно в камень, так и не признав меня своим. Я криво улыбнулся.

«Ну а как ты хотел, Трай? Явиться через полторы сотни лет в чужом теле и открыть дверь с ноги?»

Попробуем другой вариант. Я вынул из сумки макр из собственной крови, где заблаговременно записал часть воспоминаний про свою смерть, проклятие, перерождение, жизнь в другом мире и возврат в этот. И пока моя кровь ещё не до конца впиталась в камень, вложил туда макр. Накопитель памяти рассыпался, а спустя секунду на защитной пелене проявился силуэт лица, пристально разглядывающий меня.

— Приветствую тебя, Трайодасан!

— Приветствую тебя, Привратник Великой Матери Крови! — ритуально поприветствовал я сущность, что и четыреста пятьдесят лет назад первой приветствовала меня в Обители.

— Как и в прошлом я ощущаю в тебе чужую силу, — силуэт хмурился, не спеша давать мне пропуск. — Верен ли ты кодексу нашей Матери, Трай? Тверды ли твои убеждения? Следуешь ли ты Её законам?

Я интуитивно вложил ладонь в углубление на привратном камне, чем несколько удивил Привратника. Собравшись с мыслями, я ответил:

— Во мне пробудилась магия Рассвета, и я использовал её для защиты родных и близких мне людей. Я своими руками убил Одиннадцатого, удостоенного возвышения и способствовал отправке на перерождение Восьмой. Я имею звериную ипостась и собираюсь уничтожить легионы Рассвета и Заката с их главами за то, что они сделали с Обителью и моим домом. Но я не убивал ради убийства, не упивался собственной силой, не поклонялся другим богам. Я защищал людей и разумных тварей изнанки, убивал Кровавых, пил кровь и делился своею. Но сейчас я честен перед Обителью и Матерью Кровью.

Кровь лилась на привратный камень, но в этот раз Привратник замер, просматривая мои воспоминания в поисках подтверждения моим словам. Судя по выражению его «лица», моя откровенность его повергла в шок. Спустя минуту сущность, будто сама не верила в свои слова, с сомнением произнесла:

— Вы можете пройти.

— Благодарю тебя, Привратник, — поклонился я и взял на руки вампиршу, кивая Ольге следовать за мной.

Розовая пелена расступилась, пропуская нас к стенам Обители, ворота которой всегда были открыты для её братьев и сестёр. Часть парапетов обвалилась, по угловым башням змеились трещины толщиной с кулак. Во внутреннем дворе зиял провал, в глубине которого шумели воды подземного источника, питавшего Обитель. Я поднял голову на Башню. На её вершине тускло поблёскивал огромный кровавый накопитель. Пока он светился, сердце Обители жило. Но надолго ли?

Вокруг пахло солнцем и кровью. Я шёл по лестницам на вершину Цитадели, где маги крови создали ценой собственных жизней защитный конструкт, и не видел разрухи. Я видел себя маленького, счастливо смеющегося, впервые наевшегося досыта. Видел себя работающим в поле и плескающимся в озере с Миро. Видел экзамены корвусов и свои наказания за нарушения правил. Видел самые сладкие оргии после командировок и одинокие ночи за размышлениями и старинными манускриптами. Три сотни лет мелькали перед глазами знакомыми фигурами, большинство из которых погибло, пока я жил в другом мире.

Что стало причиной срыва святош? Мы же жили тысячелетиями бок о бок. Даже прорывы закрывали вместе. Было уложение.

Мысли вальсировали вместе с силуэтами из памяти, развеиваясь не хуже дыма на ветру, пока мы поднимались на вершину Цитадели. Здесь запах крови усилился. Я буквально видел, как льётся кровь из перерезанных глоток магов крови, запечатывающих Обитель от проникновения врагов. Грудь сдавила печаль. Горечь от потери всех, кто проходил со мной путь познания Крови, затопила, грозясь захлестнуть с головой, но я напоминал себе, что стоит решить вопрос с Агафьей и дождаться легионы. Тогда моя боль найдёт выход. Обуревающие меня чувства даже нельзя было обозначить ненавистью или яростью. Нет. Боль и сожаление, что меня не было рядом, когда мои братья и сёстры умирали, но не сдавались.