Кофе на утреннем небе
Шрифт:
Инь: Ты ещё на работе?
Янь: Да.
Инь: Я думала, ты уже выехал. Когда освободишься?
Янь: Думаю, скоро уже поеду. А что?
Инь: Будешь проезжать мимо – позвони. Может, поженимся.
Янь: Есть повод?
Инь: Да, у меня утка в духовке.
Янь: Смотри не пересоли. Чтобы не получилось как в прошлый раз.
Инь: А как было в прошлый раз?
Янь: Я целовал её губы и шею, пока она плакала, настолько чувствительная, что всякая ерунда готова была испортить её настроение. После слёз обычно был секс.
Инь: Отлично! Особенно последняя фраза. В этот раз даже не надейся, дождя не будет.
Янь: Тогда зонт не беру! Ты моя кнопочка.
Инь: Ядерная?
Янь: Двухъядерная.
Инь: То-то чувствую: в последнее время у меня крыша едет. Я схожу с ума.
Янь: Подожди, я схожу с тобой.
Три ночи, и город всё тише жабрами, как уставшее огромное животное. Он кормится загулявшими парами Невского, ночная охота подходит к концу, дичи всё меньше в его железобетонных клыках кровоточит пословица: не рождаются динозаврами – ими становятся. Зверь медленно засыпает. Его мощное тело смыло с дорог транспорт. Пар стало заметно меньше, всё больше одинокие путники с пивом в руках, вот и вся ночная романтика, на берегу Невы, мраморными губами зализан. Под светомузыку жёлтых светофоров, которые мерцали на перекрёстках своим безразличием к ПДД, я доехал до дома. Я бы тоже мог уснуть и стать доисторическим ископаемым, но мысли, чёрт бы их побрал, будто жажда ночной жизни, даже третьему глазу не даёт сомкнуться. Деградирую, это и есть эволюция, я чувствую в себе динозавра, как город в ночи, я тоже не досыпаю. Я заглушил двигатель, достал из сумки бутылочку пива, и луна качнулась мне одиноким светильником. Перед домом был сквер, разрезанный по диагонали асфальтом. Я нашёл точку зрения, через лобовое наблюдая, как по дорожке шла женщина. Женщина как женщина. Надо же было куда-то смотреть. Неожиданно две тени догнали её, выдрали сумку из дамского гардероба и рванули в мою сторону.
«Трус!» – отозвалась во мне тихо честь.
Женщина завизжала, в голове её пронеслись вслед за испугом наличные цифры, мысли о том, что надо будет сейчас звонить в банки и заблокировать карты, что хорошо, что наличных было немного, что успела вчера оплатить квартплату и школу сыну. Я сделал глоток, будто это могло их остановить. Схватился за ручку двери, чтобы открыть дверь и броситься навстречу злу. Но потом остановился. Далась мне чужая сумка, с чужими средствами: бросать пиво и бросаться им наперерез не было никакого желания. Хорошо, что пиво успело охладить мой ум: во-первых, все живы, во-вторых, биться и гибнуть за чьи-то деньги не хотелось. «Трус!» – крикнула во мне тихо честь. Я просто посигналил преступникам в клаксон и поморгал фарами. Те испугались, бросили кусок кожи и скрылись. «Неплохо, это был тот редкий случай, когда свет победил тьму», – почувствовал я себя супергероем, выпрямился, допил пиво и закрыл от удовольствия глаза. Поцелуев не было, не было даже аплодисментов. Испуганная женщина подобрала своё и поспешила прочь. Я долго смотрел ей вслед, пока взволнованное тело не провалилось в темноту домов, квартир, где уже скоро она набирала номер своей подруги, взахлеб рассказывая о происшествии и проверяя содержимое сумочки, пересчитывая купюры и с радостью обнаружив кредитки среди скидочных карт: козыри остались на руках.
Надо было тоже идти домой, но не хотелось. Улица оказалась тем самым местом, где сейчас было свободно, спокойно и тепло. А дома, на цыпочках, надо будет искать парковку своей заднице и засыпать подворчание жены. Я ненавижу ходить на цыпочках в своём доме, где каждый шорох режет сознание, будто кусок штукатурки отваливается от твоего личного «я». И вот уже как скелет, неслышно восставший из могилы ночи, ты должен сделать все свои дела в потемках, чтобы залечь обратно. Она отвернётся от меня как обычно, я постараюсь обнять жену сзади и буду нести чушь. Я не любил, когда она не понимала меня, мне не хотелось объяснять ей, почему я так долго ехал к дому, это было бы пустой тратой времени, хотя начинал мысленно делать это, как правило, поднимаясь наверх в лифте. Я смотрел на себя, на лице выступило чувство вины. «У вас усталый вид, – читал я в отражении. – Я знаю, вы не виноваты. Счастливчик?» «Был таким, чего о нём, о виде, – старался я улыбнуться своему отражению, – теперь не скажешь, вряд ли где-нибудь когда-нибудь кто-либо сможет искренней меня его любить».
Места рядом с парадной не нашёл, припарковался напротив дома, через дорогу. Открыв дверь, я вышел из машины, щёлкнул сигнализацией. За гендерными пришла пора политических мыслей: по сути, строй наш так и остался рабовладельческим, сотканный из наживы и похоти, промышленности и женщин. «Ты сексуальная машина, – снова я вспомнил жену. – Будь я механиком, поменяла бы кое-какие запчасти». Не принял я ещё один её вызов. Пешеходный переход твердил постоянно, что он разрешён и буквально тут же – что завершён. Он чирикал высоким голосом в ночи, водрузив свой триколор над небольшим островным государством пешеходов, было немного не по себе, не знаю, что меня мучило. Видимо, недомогание того, что я не домог чего-то сегодня или в этой жизни в целом. Переход из молодости во взрослую только что был разрешён, а теперь уже завершён. Я как будто бы не успел. И вот уже я взрослый мужик, сижу с бутылкой пива на скамье абсолютно один. Вместо солнца – фонарь. Смотрю на поплавок своего смысла жизни, а тот не шелохнётся, сколько не прикармливай золотую рыбку. Даже плотва, и та не берёт. А жаль, вобла сейчас не помешала бы. И дело не в наживке, нажито не мало, вполне достаточно для достойной молодости своих потомков. Говоря о своей старости, я внимательно посмотрел на землю, там одинокий ночной муравей метался в поисках между пивных пробок и хабариков. «Как я тебя понимаю, и то и другое бросить одновременно трудно». Я бросил курить и начал пить. Не в глобальном смысле, в сиюминутном. Затушил сигарету и достал ещё бутылку пива.
Марина вернулась домой, в голове навязчиво крутилась мысль «Когда ты придёшь?», которую она отпустила куда подальше после второго непринятого вызова, в ногах кот: «Согласна, тебя он любит больше, но тебя нет ещё». «Я тебя ждать не стала», – в желудке Марины угомонился шницель. В стол воткнула бокал, наполовину пустой: «Ты можешь назвать меня пессимисткой, но в бокале винцо, а не простая водица». Села за комп, как за стену, за которой ей было хорошо, за которой она могла спокойно вздохнуть, почесать клавиатуре лобок, подразнив этим самым прохожих личной страницы. «Знаешь, как бы я тебя назвала – уют», – ей было неуютно без мужа. – «Надеюсь, что ты помнишь, мы собирались на дачу к опятам в эти выходные», – она встала и прошлась по гостиной.
Она уткнулась в стекло ночи, лоб почувствовал прохладу окна, которая, судя по всему, собиралась провести с ней остаток вечера. В руке телефон, в ушах тяжёлые серьги долгих гудков. Это ли не повод сварить себе чай. Чай был скучен, однообразен, печенен, фарфорен.
– Где ты был?
«Где ты был, где ты был, где ты был, CD твоих вопросительных глаз крутят одну и ту же песню, ты хочешь контролировать мой ускользающий шаг, каждый из которых даже мне не известен. Зачем тебе это? Ты забросила ради этого свою жизнь, посмотри, она загибается без внимания, не только тебе одиноко», – молча глядел я на свою жену. Она была в своём репертуаре, в своём гардеробе. Единственное, что нас сейчас сближало – она тоже была немного не в себе.
– Где ты был?
«Дай мне выйти из пальто, покинуть обувь, штаны, влить в себя кухонную теплоту, вместе с чаем, раз нет твоей, а потом выспрашивай».
– Где ты был? – в третий раз солировала моя законная супруга.
«Там, где меня уже пустота, полное отсутствие. Где я был? С кем я был? С кем-то из проходивших людей, с городом, с небом, с улицей, с пивом, если ты настаиваешь, я тебе расскажу, только сделай потише музыку своей занудной пластинки», – вспомнил тот самый диск, который вставляют в нижнюю губу африканским женщинам племени Мурси. Пусть даже этот диск уже платиновый, и сделан миллион тиражей. Поставь на предохранитель свой контрольный выстрел, я вижу, что ты здесь безумствовала одна. Некоторые безумствуют когда одни, чтобы продолжить это вдвоём, нервно и тускло. Неужели мы тоже из таких?
– Можешь не отвечать. Мог бы и не приходить, – махнула на меня рукой жена.
– Мог бы, но у меня проблема. К кому я ещё могу обратиться с ней, как не к тебе?
– Я это заметила, как только мы поженились. В чём проблема сейчас?
– Я слишком тонко начал чувствовать тебя. Тоньше, чем твоё летнее платье, срывающееся с плеч. Я знаю, у платья нет задницы, но оно умеет сидеть, так же хорошо именно там, где я предпочёл бы лечь, – подхватил я её на руки и поцеловал в грудь. Меня качнуло, и мы едва не свалились прямо в коридоре. Хорошо, что стены. Они держали эту пару, этот дом, этот брак.