Кофе с сюрпризом
Шрифт:
– Есть улики?
– Подозрения, – уклонился от ответа Эллис. – Позже расскажу подробнее, если пожелаете, конечно. Кстати, как поживает маркиз?
– На следующей неделе возвращается в Бромли, – сообщила я. Эллис повеселел.
– Это прекрасно, просто прекрасно. Гм, чего у вас ещё нового, кроме убийства и ремонта? – Он демонстративно огляделся по сторонам, теребя край шарфа. – Лето проведёте в городе?
– Большую часть. Что же касается нового… – Я задумалась. – Ах, да, чуть не забыла. У меня новая служанка. Девушке уже пятнадцать лет, она обучалась парикмахерскому искусству. Зовут её Юджиния Смолл, и она будет моей горничной. А Магду я перевожу в экономки.
– О, – оживился Эллис. – И как вам эта Юджиния?
– Я пока не смогла ещё оценить её таланты, к работе она приступает с завтрашнего дня, – улыбнулась я. – Но надеюсь на лучшее…
Я неловко осеклась.
Повисло тягостное молчание.
– Эвани, – тихо произнес Эллис в конце концов. Я кивнула. – Знаете, давайте лучше о кражах поговорим. Такая жизнеутверждающая тема!
С работы мы постепенно перешли к другим вопросам – обсудили едва не свершившееся сватовство доктора Брэдфорда к младшей дочери главы Управления спокойствия Бромли, грядущее открытие выставки отреставрированных работ «Неизвестные художники Аксонии» в галерее Уэстов и грандиозный бал герцогини Дагвортской, который я, увы, в этом году пропустила. Новостей накопилось много, но обговорить всё не получилось – заглянул Георг и хмуро напомнил, что у меня вроде бы на завтра назначено две встречи, причём с самого раннего утра, а водитель ждёт на улице уже добрый час.
– Бедняга Лайзо, никакого снисхождения к нему, – фыркнул Эллис, поднимаясь и снова наматывая на шею подаренный шарф. – К слову, он меня здорово выручил в предпоследнем деле, даже не знаю, как его благодарить.
Я улыбнулась, догадываясь, куда клонит детектив.
– Насколько здорово?
– Хайрейнов на десять, – ухмыльнулся он. – На большую сумму я свою жизнь не оцениваю.
– Прибавьте к этому стоимость шарфа, – посоветовала я.
Мы посмеялись – и распрощались.
Уже в автомобиле я не преминула расспросить Лайзо, в чём заключалась помощь. С четверть часа он, кажется, изящно насмехался надо мною, уходя от ответа с ловкостью прожжённого дипломата, но потом всё же рассказал правду.
– Эллис в реку свалился. А он как раз в пальто был, штопаном-перештопаном, тяжеленном, вот на дно и пошёл. В Эйвоне бултыхаться – та ещё радость, ну да пришлось нырнуть, не бросать же приятеля, – пожал он плечами небрежно. – Я его на берег вытащил да к матери отволок, сушиться.
– И давно это было? – полюбопытствовала я, мысленно прибавив к премии два хайрейна. Всё-таки купание в зловонных водах Эйвона – уже само по себе героический поступок. – Вы не простудились? Говорят, весна в нынешнем году была поздняя…
– Так это уже, почитай, в мае случилось, недавно совсем, – признался Лайзо. – Аккурат перед тем убийством… – Он улыбнулся – с хитринкой. – Готов спорить, что про убийство Эллис уже всё выложил.
– Вы очень проницательны, мистер Маноле, – скучающим голосом ответила я, на самом деле едва сдерживая смех. – И, полагаю, заслуживаете награды.
Мои слова произвели на него очень странный эффект. Я ожидала, что Лайзо отшутится, как обычно, балансируя на грани между простодушием и фамильярностью. Но он надолго замолчал, пристально вглядываясь в скудно освещённую узкую дорогу, а потом спросил необычно тихим и ровным голосом:
– Леди Виржиния, а что бы вы сказали, если б я уволился?
Меня охватила растерянность.
– О… Полагаю, дядя Рэйвен был бы очень рад возможности приставить к своей беспокойной невесте шпиона-водителя, – отмахнулась я нарочито легкомысленно, однако Лайзо повторил:
– Но что бы вы сказали?
Автомобиль проехал мимо поздно расцветшей рябины, и горло защекотал сладковато-затхлый аромат, одновременно неприятный и притягательный. Я несколько раз глубоко вдохнула, не в силах преодолеть внезапно сковавшую язык немоту, и только потом выговорила:
– Что в данный момент это было бы очень некстати. Мистер Маноле, вы всерьёз собираетесь оставить службу в моём доме, и нужно подыскать вам замену, или…
– Или, – быстро ответил он и дурашливо хмыкнул. – Ай, леди, не берите в голову, ударила мне какая-то дурь под хвост, вот я и ляпнул, не подумав. А так-то, куда я денусь?
– Что ж, вы меня успокоили. – Улыбка у меня вышла натянутая. – На будущее прошу учесть, что заявление об увольнении обычно подаётся за два месяца. Точно также и я предупрежу вас заранее, если решу уволить.
– Ну, спасибо за милость.
– О, это всего лишь государственный закон. Не стоит благодарности.
Разговор оставил тягостное впечатление. Я сама не ожидала, что промучаюсь дурными мыслями почти до утра. Ярко представлялось почему-то, как комнату во флигельке и гараж занимает новый хозяин – седой, немой и смертельно серьёзный мужчина, порекомендованный, разумеется, маркизом. И остаются в прошлом шутливые разговоры по дороге в кофейню и обратно, застенчивые похвалы Магды какой-нибудь мудрёной настойке от боли в суставах, маленькие, но памятные подарки по случаю и без… Я поднялась с постели и достала из верхнего ящика комода ловец снов – ниточки, пёрышки и бусины; затейливая игрушка, не более того. Но отчего-то не хотелось выпускать её из рук, а пальцы скользили и скользили вдоль шёлковой паутины, повторяя узор.
Я обругала саму себя за сентиментальность и отправилась спать. Но даже на следующий день меня продолжала снедать тревога… А пострадал, как водится, ни в чём не повинный человек.
После раннего завтрака и перед встречей с леди Клэймор и леди Вайтберри я решила немного поработать. «Немного» по обыкновению превратилось в «до самого последнего момента». Протоколы судебного заседания читались как увлекательный роман, а остроумные ремарки моего нового адвоката, мистера Панча, могли поспорить в едкости и остроумии с журналом «Новая карикатура». В четверть одиннадцатого я спохватилась, что уже опаздываю, но перед выходом решила заглянуть в спальню, чтобы захватить блокнот с рабочими пометками, сделанными в путешествии…
…и с удивлением обнаружила в комнате перепуганное создание на вид лет четырнадцати от роду.
– Доброе утро, леди, – неловко сделало книксен создание, трепеща ресницами.
Ресницы ей достались, к слову, на загляденье – рыжие, но густые, словно их прорисовали гуашью. Веснушки на носу были на тон темнее, не больше, кожа – что сливки, оттопыренные уши просматривались даже под старомодным чепчиком, а неукротимые кудри выбивались и надо лбом, и у воротника – как медные пружинки. Не девочка – а картинка, добрая праздничная открытка. Правда, из-за зеленоватого оттенка униформы бедняжка выглядела несколько болезненно.