Когда цветут камелии
Шрифт:
Полгода прогулок под луной и без нее, удачных и не очень свиданий, совместных поездок по дальние и близкие расстояния, пауз для серьезных разговоров и долгих, заполненных только ими двоими ночей завершились свадьбой.
Алена настаивала на том, чтобы уважить всех родственников и друзей и пригласить их на свадьбу. Степан, который лучше бы обошелся программой-минимум, начинал подвывать от одной лишь мысли об этом, но такова жизнь.
Со стороны жениха помимо родителей, таких же разговорчивых, как он сам, прорваться в свадебный зал особенно стремились младшая сестра с удивительно молчаливым мужем и ребенком средней степени молчаливости, несколько
Со стороны невесты все было еще хуже. Родители, брат со второй женой веселого нрава, двое их детей девяти и семи лет, бабушка с манерами английской гувернантки и вечно всем недовольный дядя с носом картошкой и тухлым взглядом. Кроме того, нельзя было обойти стороной двух ее близких подруг, одна из которых была высоченной блондинкой с торчащими во все стороны волосами и привычкой говорить все в глаза, а другая обладала низким голосом, добрыми глазами и делилась со страждущими последней копейкой.
– Ты меня убиваешь этим списком гостей! – по обыкновению раскатисто восклицал Степан, потрясая листком, на котором аккуратным убористым почерком Алена написала имена всех тех, кому они собирались посылать старомодные, но все-таки симпатичные открытки с приглашением на свадьбу.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты знаешь, что!
– Понятия не имею.
– Имеешь! Нам стоит подумать над тем, чтобы провести свадьбу в тесном семейном кругу.
Алена поднимала на Степана свои голубые глаза и вопрошала:
– Степа, ну куда еще теснее?
На этой реплике Степа обычно стискивал зубы, низко опускал голову, тяжело вздыхал, и диалог прерывался. Жертвовать бабушкой нельзя. Дядей-рыбаком – тоже. Обидятся. А Степа и Алена не привыкли никого обижать.
Свадьба состоялась в холодный летний день. Ветер немилосердно трепал ветви деревьев, после полудня с неба хлынули потоки воды, и зеленые газоны больше стали напоминать моря, настолько мокрыми они были. Бабушка Алены, растревожившейся и ворчащей о своей нелегкой судьбе, все повторяла, что дождь в день свадьбы – это к счастью.
На церемонии в руках у Алены был букет из камелий чудесных оттенков розового. Степа знал о цвете будущего букета невесты и хотел надеть на торжество розовые носки, чтобы дополнить картину, и спросил Алену, что она думает по этому поводу. Алена пригрозила, что если это произойдет, их семейная жизнь кончится, даже не начавшись, и вопрос был снят с обсуждения.
Запланированная фотосессия по вине дождя частично переместилась в арендованный на вечер зал небольшого ресторанчика, где по чистой случайности осталась еще не разобранная с чьего-то свадебного торжества фотозона с цветочной композицией, воздушными шарами, еще не успевшими сдуться, блестками, которые не успели осыпаться, и табличкой: «Добро пожаловать в семейную жизнь!». Табличку, конечно, убрали, потому что мало того факта, что это была чья-то чужая фотозона, пусть и миленькая, запечатлеть первые часы жизни в качестве женатых людей возле этого указателя было бы слишком.
Мероприятие под кодовым названием «Свадьба» уже давно шло не по плану. Но окончательно это стало понятно ровно в тот момент, когда на сцену, украшенную опять же шариками, поднялся дядя-рыбак, гость со стороны жениха. Дядя прочистил горло и обвел глазами присутствующих. В зале воцарилось молчание, все воззрились на дядюшку, который удивительно крепко вцепился в микрофон.
В течение следующих сорока семи минут (Алена засекала) родственник Степы рассказывал о достоинствах хорошего карася, громко смеялся и объяснял, чем отличается славная удочка от удочки менее славной. Никто не решался его остановить. То ли большинство собравшихся были подшофе, то ли стеснялись прерывать рассказ, то ли всем было искренне интересно. Напоследок, как раз на сорок седьмой минуте пламенной речи, дядя вспомнил, где находится, и выдал:
– Молодежь, они ж как рыбины! Плавают себе где ни попадя, нечищеные, непотрошеные… – Дальше он сделал многозначительную паузу. – И лишь после вступления, так сказать, в брачные сети… то есть узы, они осознают, что… э-э-э… есть на свете романтика рек и морей. Выпьем за счастье молодых!
Все, конечно, выпили. Но осадок, как водится, остался.
***
– Я ему и говорю, ты мне будешь указывать? Ты мне будешь указывать, хлыщ хвостатый?!
– Степа, ну потише, ну пожалуйста.
Он умолк на секунду, но затем вновь завелся:
– Я и так говорю тише, как могу!
Алена в недоумении взглянула на мужа.
– А почему он хвостатый-то?
– Потому что хвост на голове носит, придурок, – фыркнул Степа.
– Мой брат собирает волосы в хвост.
После секундной паузы Степа обстоятельно добавил:
– Ему идет, а этому идиоту – нет.
Никто не захотел включать верхний свет, и они сидели в полутемной кухне. Такие вечера Алена очень любила. Какой-то в них был уют, обещание защиты и тепла. Только громкие реплики Степана временами нарушали эту идиллию. Рассказывал ли он о том, что ему приснилось сегодня ночью, или пересказывал вчерашний спор с коллегой, или внезапно начинал распевать песни Элвиса Пресли с жутчайшим акцентом – у Алены моментами закладывало уши, но сделать с этим было ничего нельзя. Степа по ее просьбе пробовал сбавлять тон, но его хватало ровно на полминуты. Алена вздыхала, вымученно улыбалась, а он чмокал ее в щеку и просил не беспокоиться.
– Ален, не хочешь куда-нибудь съездить на Новый год, а? А то мы все в одном и том же городе торчим, надоело.
Степа отхлебнул из пестрой кружки чай. Алена нахмурилась. По большей части она была человеком рассудительным, довольно спокойным, не любящим внезапные смены планов и декораций. Ей казалась ужасающей перспектива собирать чемоданы и бегать по квартире в поисках зубной щетки и удобных дорожных джинсов, в которые она боялась не влезть. Сказать по правде, этот страх не был беспочвенным. Не зря же она начала бегать на этом дурацком стадионе. Сейчас стадион, к счастью, был заметен несколькими слоями снега, блестящего в оранжевом свете фонарей.
Новогодние праздники приближались стремительно. Еще неделю назад Алена не ощущала ничего, что даже отдаленно напоминало бы о том, что очередной год закончился. Теперь же, когда город занесло снегом, повсюду слышались ритмы праздничных песен, а в глаза бил многократно отражающийся от всех блестящих поверхностей свет, все стало на свои места. Пора подводить итоги.
Алене этот период года редко сулил веселье, скорее это были дни, когда нужно ставить раскладной стол в большой комнате, в центр которого необходимо водрузить эмалированный тазик с непременным салатом Оливье (в ее семье не признавали важность салатника, когда дело касалось Оливье – или таз, или ничего), и смотреть на пляски родственников среди мерцающих огоньков, и выслушивать пространные пожелания, не имеющими ни к кому из присутствующих прямого отношения. Так было всегда.