Когда киты уходят
Шрифт:
А потом Рэу стал громко и протяжно кричать, и в этом крике были удивительные слова, словно окрашенные радугой:
Ветер, сильный ветер,
Смешанный с пылью морской воды!
Подними на могучую спину свою
Кожаную ладью и вознеси
На тропы морских родичей моих,
Чтобы свиделся я с ними и
Сказал, что есть великая сила
В природе, что делает кита
Человеком и дает жизнь
Новому, доселе небывалому
В природе…
Нау, невольно поддавшаяся очарованию ритмичного крика, вдруг обнаружила,
Галечная коса давно скрылась с глаз, и скалистые мысы, разноцветные вблизи от наростов лишайников и мхов, кое-где покрытые зеленой травой, стали синими, и расстояние смазало их очертания, уменьшило размеры. Теперь огромная водная ширь отделяла кожаную лодку от земли, и это волновало Рэу, наполняя его новой силой.
А Нау вдруг почувствовала страх.
Твердая, надежная земля оставалась уже далеко. Маленькой хижины нельзя было рассмотреть.
— Куда мы плывем, Рэу? — спросила Нау.
Рэу прервал пение, и последний звук унесся поверх паруса, смешавшись с шипением зеленых волн.
Выражение лица Рэу переменилось, словно туча нашла на него, и он тихо ответил:
— Не знаю.
Он сел на дно лодки, на частые переплетения деревянных планок, на которые была натянута моржовая кожа.
— Я вспомнил давние годы, — сказал Рэу. — Я был молодым и любопытным и часто отрывался от своих. Уходил далеко, чувствуя себя частью моря, ветра и синего неба. Меня предостерегали. Но я не слушал слова старших. Однажды на меня напали косатки. Они преследовали меня яростно и долго, стараясь прижать к берегу. Но я сумел уйти от них и воссоединился со своей стаей. В другой раз я оказался среди плавучих льдов, из которых едва выбрался, ободрав до крови все тело… И сегодня, выйдя в море, я снова почувствовал себя молодым и полным сил…
Рэу развернул лодку к берегу.
Когда впереди тонкой полоской обозначилась коса, рядом с лодкой взметнулся китовый фонтан и из глубины показалась голова кита.
— Это мой брат! — обрадованно закричал Рэу. — Гляди, Нау, а вон еще один! Другой позади нас! Они пришли ко мне! Нау, они радуются свиданию с нами!
Киты осторожно подходили к кожаной лодке и толкали ее вперед, придавая ей новую скорость. Их разинутые пасти, украшенные темным частоколом плотного китового уса, казалось, улыбались Нау.
Рэу стоял во весь рост и радостно смотрел на своих братьев.
— Как жаль, что они не понимают человеческого разговора, — сказала Нау.
— Понимать-то понимают, — ответил Рэу, — только говорить не могут. Чтобы иметь речь, надо стать человеком, надо полюбить женщину, как это случилось со мной… Так мне говорила мать, когда она вызнала, почему я так стремлюсь к берегу, отчего я так долго не возвращаюсь к стаду. И еще она говорила: все, кто живет на побережье, произошли от китов, которых преобразила любовь…
— Значит, мы не одиноки на берегу? — спросила Нау.
— Может быть, — ответил Рэу.
— Тогда почему я родила китят?
— Потому что я — кит, — ответил Рэу, и, словно в ответ на эти слова, братья, следовавшие за лодкой, взметнулись вверх, выпрыгнув из воды почти во всю свою огромную длину.
Поднятые ими волны едва не захлестнули кожаную лодку, но Рэу только смеялся и кричал громкое, радостное своим братьям.
Вместе с ним радовалась и Нау, и спокойствие возвращалось к ней по мере того, как приближался берег и издали уже можно было различить белую оторочку прибоя.
Рэу направил лодку в узкий пролив, соединяющий лагуну с морем.
За отмелью дети встретили кожаную лодку и пристроились к бортам, сопровождая ее, пока она плыла от пролива вдоль зеленых тундровых берегов.
На закате Нау покормила детей, и они отплыли на середину лагуны, где обычно проводили ночь.
За вечерней трапезой Рэу сказал:
— Мои братья признали меня. Они увидели, что я возвратился в море, остался верен ему.
–
Когда росы стали холодными и в тундре налились соком ягоды, Нау стала замечать, что детям все труднее подплывать к ней — они выросли.
На рассвете Нау уходила на зеленые холмы, пересекая низкую, болотистую луговину, на которой алела спелая морошка. Она собирала в кожаный туесок черную шикшу, голубику, морошку. К полудню возвращалась в хижину. А Рэу все не было: он уплывал в кожаной лодке к Одиноким скалам, торчащим далеко в море, и там охотился на нерпу, гарпунил моржей и встречался со своими братьями.
Нау смешивала ягоды, сдабривала их нерпичьим жиром и ставила на холодок, чтобы угостить лакомством возвратившегося охотника.
На морской стороне галечной косы она ждала возвращения Рэу.
Сначала показывался парус. Он медленно рос, покачиваясь под ветром. Над парусом летели птицы, указывая путь к берегу, а рядом плыли братья-киты.
Нау смотрела на приближающуюся лодку. Вот уже можно различить сидящего в ней охотника, его развевающиеся на ветру черные волосы. По бокам лодки были привязаны нерпичьи и моржовые туши.
На этот раз Рэу приволок большую тушу моржа.
Желтые клыки животного торчали под водой. Рэу и Нау пришлось изрядно потрудиться, чтобы вытянуть на берег гигантское животное.
— Большая кожа у этого моржа, — сказал Рэу. — Мы сделаем из нее покрышку для новой хижины, чтобы нам было просторно в ней.
Он давно заметил, что Нау снова собирается стать матерью, и радовался этому.
С приходом темных ночей подросшие китята перестали подходить к берегу
— мели не пускали их. Нау уже не кормила их своим молоком, и дети сами добывали себе еду.
— Им тесно в лагуне, — сказал Рэу и спустил лодку в воду.
Он посадил Нау в середину, сам устроился на корме, чтобы править парусом и рулевым веслом.