Когда мертвые оживут

Армстронг Келли

В свете тусклой лампочки Барб заметила у себя на шее пятно от засоса. Фу как вульгарно!

Но Ренни так умел присасываться, теребить, покусывать, пощипывать зубами все нужные места, будто мучим отчаянным голодом и хочет съесть ее целиком. Оттого она всегда кончала раньше, даже когда пыталась удержаться, подождать, пока не достигнет оргазма он, и сама хотела любви, с радостью принимала ее отметины. Чудесные маленькие свидетельства страсти, на которые так приятно взглянуть утром, когда тело еще сладостно ноет и на память приходит, как они появились.

Барб

любила подразнить Ренни напоминанием о женщинах, при помощи которых он собрал свою коллекцию сладких приемчиков. И если у нее болела голова или настроение было скверное, Ренни мог запросто ее вылечить хорошим трахом. Когда приходили месячные, Виктор к ней и не прикасался, а вот у Ренни комплексов не было. С ним Барб чувствовала себя желанной и в самые скверные дни, а чувствуя себя всегда желанной, Барб делалась по-настоящему женственной. Ренни даже был не против ее возвращения в «Шальные козыри», ведь с кончиной Виктора кончились и деньги. По сути, Ренни-то и предложил ей снова влиться в трудящийся класс. Что за парень!

Грубый, тупой, безмозглый авантюрист, хватающий все, что плохо лежит. Да уж, подарочек на все сто. Лучший засранец города.

Но с ним было хорошо. Вот только сегодня Виктор выкроил времечко из своего плотного расписания и явился их навестить с того света. Не сказать, чтобы это так сильно их потрясло. Наверное, когда все время смотришь кино про разных монстров, привыкаешь к ним и перестаешь удивляться. Да и Виктор за тридцать с чем-то лет жизни на этой планете сверх меры насытил свой организм разной гадостью. И сейчас, должно быть, в своей могиле вертится под сотню оборотов в секунду.

Под жестким, безжалостным светом лампочки в ванной Барб чувствовала себя паршиво. Но она понимала, что это приступы чувства одиночества, а с ними нужно бороться. Есть способ: ощутить Ренни на себе, внутри себя, — быстро и просто, лучше не бывает. По крайней мере, Барб ничего лучше не знала.

Вернувшись, она застала Ренни полусонным и почти готовым. Он лучше всего функционировал, если ему удавалось между «сеансами» минут пять подремать. Барб разбудила его окончательно при помощи рта, ни слова при этом не сказав. Следующие полчаса оба изрядно шумели. После того как Ренни, по его словам, «промывал насос», его хватало надолго.

Потом оба улеглись на спины, отбросив простыни, чтобы испаряющийся пот остудил тела.

— Ты слышал? — настороженно спросила Барб.

— Что слышал?

— Царапается так тихонько, будто мышь.

— Это котяра твой бестолковый.

— Он так не скребется.

— Значит, мышь. В этом доме полно мышей!

— Слушай!

Ренни прислушался. Если это и в самом деле мышь, то она может бульдога в подворотню утащить себе на завтрак.

Барб толкнула его в плечо:

— Это же под кроватью!

— Господи боже! — Ренни свесился и заглянул под кровать.

Оттуда выскочила бейсбольная бита и так ударила Ренни в подбородок, что из глаз искры посыпались. На бите осталась засохшая кровь Виктора. Затем нечто плотное, гибкое, словно удав, обвилось вокруг горла Ренни и потащило вниз, в темноту.

Ренни забулькал и захрипел, теряя сознание. Была мысль, что на него напал жуткий огромный червяк в сопровождении множества червей поменьше. Ренни застучал пятками по ковру, задергался, силясь вдохнуть. Барб уже завелась, издавая жуткие вопли с перерывами на вздохи. У-у-у, как это бесило Ренни!

Чьи-то пальцы вцепились ему в глотку, но Ренни их отодрал. Однако тут же другой извивающийся отросток ухватил его за руку.

Оттолкнувшись от кровати, Ренни потащил неведомого агрессора на свет. В роли любимого подкроватного барабашки из детских страхов на этот раз выступал все тот же старина Виктор. Аккурат в том состоянии, в каком его похоронили: с переломанными костями и без головы.

Цепкое, будто колючая проволока, сплетение ссохшихся мышц и мертвой резиновой плоти мгновенно обездвижило Ренни. Бороться с этим было так же немыслимо, как с водным потоком. То, что прежде было руками и ногами Виктора, более не стесненное твердостью костей, извивалось и сгибалось, будто щупальца, и двигалось куда быстрее кулака Ренни. Они обвили его глотку, грудь, живот, и он чувствовал: вот и настало время большого чиха, который вытряхнет разом всю жизнь из парня по имени Ренни Бун.

Он визжал и стонал, судорожно полосуя ногтями и попадая большей частью по своему же лицу. И тут Барб, наконец умолкшая, примчалась из кухни, потрясая самым большим секачом, какой Ренни видел в своей жизни.

Виктор однажды угрожал ей этим секачом, поэтому она знала, где искать.

Она уж точно пересмотрела ужастиков, особенно про психов и кухонную утварь. Сейчас по кабельному все это дерьмо показывают, смотри сколько влезет. Она рубила и рубила, точно сумасшедший дровосек, но Ренни задела всего разок, случайно.

Неотвязный резиновый Виктор развалился под ее ударами, как глиняный горшок под дисковой пилой. Отодрав удушающее кожаное щупальце от рта, Ренни приподнялся, сел и втянул воздух.

— Барб, мать твою, ты ж меня располосовала!

— Милый, прости, я промазала, эта тварь по всему тебе расползлась!

Барб помогла ему встать на ноги. Ренни покачивался, чувствуя растерянность, — как-то не привык, чтобы его спасали, да еще и били перед этим. Оба стояли по щиколотку в рубленом мясе, Ренни дрожал. Потом в искреннем порыве прижал к себе Барб:

— Знаю, малышка, знаю. Узнаешь нашего старинного друга?

— Нет, не может быть. — Она уткнулась лицом в шею Ренни, не желая смотреть.

Он поднял кусок теперь уже неподвижной мертвой плоти, повернул, чтобы Барб могла рассмотреть его в слабом свете ночника. На коже виднелся рисунок: смешной младенчик-дьяволенок выглядывает из вьющихся языков пламени.

— Ренни, это же… Вот дерьмо!

— А то как же! — отозвался он.

И подумал, что чертовы комиксы проникли во все головы, сколько их есть.