Когда мертвые возвращаются
Шрифт:
— Придется пройтись по Калахари. Километров сто — сто пятьдесят. Сейчас отправляемся в каменоломню. В отряде будет на одного человека больше. В лагерь не возвращайтесь. До вечерней поверки не хватятся.
Мкизе не сводил глаз с лица Оппермана: друг или провокатор?
— За каменоломней под сухим кустом я спрятал для вас деньги, воду, консервы. Держите все время на юго-восток.
Похоже, что охранник говорит искренне. А что ему, Генри, терять?
— Спасибо, Опперман. Надеюсь, встретимся при других обстоятельствах.
Рыжие брови Оппермана поднялись.
— Благодарить обождите. Сначала выйдите из пустыни. Больше ко мне не подходите.
Заключенных строили по пяти человек в ряд. Генри, чтобы помочь Опперману, встал в ряд шестым.
Колонна двигалась медленно. Генри смотрел в широкую сутулую спину африканца. Только пройти ворота. А там он сумеет найти дорогу.
Стоя на возвышении, Опперман, коротконогий, полный, отсчитывая ряды заключенных, покрикивал:
— Проходи, торопись, проходи!
Вот ряд, в котором шел Мкизе, поравнялся с ним. Генри стиснул зубы. Вечность прошла, прежде чем прозвучало:
— Проходи!
Впереди у ворот — Гофман. Теперь Генри уж не мог выйти из ряда. Он принял решение: если надсмотрщик заметит лишнего в ряду, он прыгнет к нему, вырвет автомат и кинется, отстреливаясь, в пустыню. Если придется умереть — так в бою. И сразу стало спокойнее. Генри приближался к воротам, спокойный и решительный. Широко поставленные глаза его неотрывно следили за надсмотрщиком. Вот сутулый африканец приблизился к воротам, вот прошел их. Сердце бьется тяжело, сильно. Гофман смотрит внимательно. Мкизе — второй от края. Заметит или нет?
И в этот момент Опперман крикнул:
— Сколько должно быть?
— Пятьдесят.
Только на миг повернул Гофман голову, но этого было достаточно. Мкизе уже за воротами. Свежий ветер дул в лицо. Горьковатый запах полыни щекотал ноздри, наполнял грудь чем-то радостным, давно забытым. «Вышел! Спасен. Не предал, не подвел Опперман!»
В каменоломне Майкл Тома, худой, оборванный, не отходил от него. В последнее время Генри сдружился с ним. Генри стало стыдно за свое счастье, стыдно, что позабыл о друге. Ведь Майклу тоже грозила смерть. Но если взять Тома с собой, то о побеге узнают сразу. Нет, все же товарища бросить нельзя.
Шепотом сообщил Генри, что произошло. Глаза Тома загорелись.
— И я с тобой, брат.
— Я не знаю, что станет с нами.
— Зато я знаю, что будет со мной, если я не пойду. Ты правильно делаешь, брат, что берешь меня. Мы перейдем пустыню. Со мной не пропадешь.
Спустя минуту Генри и Майкл незаметно скрылись за выступом скалы.
У сухого куста нашли рюкзак. Кроме фляги с водой, консервов, спичек и денег, в нем лежали еще пистолет, шляпа и простая — не красная — рубаха. Не обманул Опперман.
Несколько часов, задыхаясь от жары, уходили они подальше от лагеря. Над мертвыми песками Калахари ветер гнал столбы пыли. Прикрытое мутной коричневой занавеской, стояло над головой солнце. Раскаленные песчинки осами кусали лицо. Горячий воздух сушил рот и легкие. Генри и Тома бежали, увязая в песке, торопливо скатывались по крутым спинам дюн. Иногда
Под вечер жара спала. Тома выбился из сил, спотыкался, падал. Генри подымал, торопил его.
Наконец решились отдохнуть. Костра не разжигали. Мучила жажда. Выпили по маленькому стаканчику воды.
— Воды и на одного не хватит, — сказал Тома. — Может быть, зря ты взял меня с собой?
— А ты мог бы оставить меня?
— Я только говорю: на двоих этой воды не хватит.
— Дойдем. Дней через пять будем в Иоганнесбурге. Жизнь снова повернулась к нам лицом.
Так говорил Генри Мкизе. Но мог ли он знать, как обернется побег?
Закопавшись в теплый песок, заснули. Часа через два их разбудил лай собаки.
— Они! — Голос Тома слегка дрогнул.
Мкизе сел. Торопливо вынул пистолет, осмотрел его. Билась, металась в голове мысль, отыскивая выход. Усилием воли подавил подступающее волнение. Скрыться в темноте! Но у преследователей собака. Она будет идти по их следу.
— Не стреляй, брат. Они нас прикончат.
Генри поднял глаза на товарища. Майкл Тома, который один разоружил двух белых полицейских, войдя ночью в участок, стал такой осторожный. Или пустыня выпила его волю? Но нужно действовать, и действовать наверняка. Генри стал вглядываться в темноту. Тишина доносила скрип песка под ногами преследователей. Из впадины, совсем рядом, вынырнули четверо с винтовками за плечами, с собакой на поводке. Собака зарычала, стала рваться.
Генри спустил предохранитель пистолета.
— Если ты выстрелишь — нам конец.
Генри косо взглянул на своего спутника, сказал сквозь зубы:
— Они и так уложат нас. А что ты предлагаешь?
— Только не стрелять. Может быть, возьмут живыми. Раз уж поймали…
— Ну, так в лагере расстреляют. И еще не поймали.
Преследователи, сняв с плеч винтовки, приближались.
Впереди ширококостный невысокий человек с расстегнутым воротом.
Генри целился тщательно — чуть пониже белого треугольника груди. Ствол пистолета плохо виден в темноте. Выстрелил. Охранник споткнулся, пошел боком, медленно, словно сопротивляясь давящей его книзу силе, лег. Грохот кинул остальных на землю…
Ноги беглецов увязали в песке. Позади смутно виднелись двое. Вспыхивали в ночи огоньки выстрелов.
Охранники отставали. Генри уже решил, что им удалось уйти, когда Тома с воплем схватился за бедро.
— Кость цела, — сказал Генри, осмотрев рану. — Идти можешь?
— Конечно. Теперь убьют, если схватят.
Все глубже уходили они в пустыню. Где-то далеко в ночи были преследователи. Появились сухая трава, мелкие сухие кустики.
Наступило утро. Две крохотные фигурки упрямо шагали по необъятному царству песков. Тома опирался на руку Мкизе. Поднялось солнце. Пустыня сияла. Пустыня пила влагу из утомленных тел. Когда жара стала невыносимой, сели в тени большого камня. Тома просил воды. Генри дважды наполнял ему стакан. Сам выпил один.