Когда мир был юным…

Это было похоже на пробуждение ото сна. В тот момент он не знал, что такое сон, но в последствии сравнивал это мгновение и это ощущение именно с ним. Невозможно точно сказать, что произошло: это он ворвался в жизнь или жизнь вытолкнула его откуда-то, прорвав ткань небытия. Он проснулся или его разбудили? Ответа не было ни в то время, ни потом.

Когда-то намного позже он будет наблюдать за рождением смертных существ. Его всегда удивляло то, как они делают первый в своей жизни вдох. Наверное, это неприятно, но это хоть как-то ощутимо. Он же просто появился. Начал жить. А вокруг него были силуэты и формы.

Тогда вокруг всё было непонятным, и это испугало его. Он будто видел неоконченную

работу, дело, которое начали только недавно, но которое требует много терпения и времени. Он видел очертания высоких острых треугольных нагромождений там, где сейчас были какие-то бурлящие, постоянно изменяющиеся поверхности. Сам он тогда находился на чём-то прямом и неизменном, а вокруг по этому прямому двигалось что-то кривое и текучее, а со всех сторон поднималось нечто неровное клубистое, растворяясь где-то наверху. Тогда он не знал, что такое горы, не понимал, что такое вода, что такое небо, земля, дым, солнце, свет, темнота и многое другое. Но уже тогда он видел и чувствовал эту двойственность, тройственность, множественность. Он видел всё. Не только то, что было вокруг, но и то, чем оно может стать. Всё было в виде форм и очертаний. И ему были доступны не только они, но и сами их идеи. Он видел, чем может стать прямая поверхность: она может начать трястись и разойтись в стороны, превратившись во впадину, она стать горой или морем, или островом.

Весь мир для него был формами и идеями, вариациями этих форм. Бесконечные возможности того, чем всё может оказаться. Он быстро привык к этому, вернее, ему и не надо было привыкать, этим и была для него сама жизнь, иного взгляда на реальность, чем вид тусклых непостоянных очертаний, он не знал. Больше страха не было. Он не чувствовал боли или чего-то неприятного, как, впрочем, и приятного.

Он наблюдал за всем этим мирозданием, это было интересно, он не знал, что ему ещё нужно делать, и это было единственное, что он мог делать и чего ему хотелось – смотреть. В этом была своя гармония, завершенность среди незавершенной реальности.

Со временем океаны перестали кипеть, вулканы стали остывать, все силуэты вокруг становились более статичными, но также росли вероятности того, чем могут стать эти пейзажи. Он не знал ни цвета, ни звука, ни запаха, ни вкуса, ни осязания, но чувствовал идеи, жил в мире форм и их будущих вариаций. Он видел, что однажды из мягкой проницаемой плоскости – моря – выйдут какие-то медленные поверхности, похожие на россыпь камней или песка, они заполонят собой все вокруг и станут высокими и длинными, плоскими и широкими, короткими и острыми. Это его напугало. Он привык к простому миру, где все понятно, где все двигается медленно и долгое время одинаково. Он не хотел, чтобы все менялось, чтобы вокруг было много чего-то острого, тонкого и высокого, он хотел, чтобы все было плоским или холмистым, несложным. Он направился прочь от этого места, туда, где он не увидит такое будущее.

Он двигался по прекрасной, привычной, такой родной плоскости, видел, как тут смогут образоваться холмы, каньоны, горы, овраги, впадины, моря, реки – так он называл проницаемые мягкие плоскости, которые ему встречались порой. Он добрался до другого моря и испугался… Здесь уже было все то, чего он боялся – что-то плоское и гибкое, что-то высокое и узкое. Это было повсюду, а из воды на землю поднималось нечто маленькое, сплющенное, похожее на длинный камень с отростками. Но камни не двигаются так быстро…

Он видел это. Он ощутил будущее этого. Их станет очень много. Пройдет много времени, и они будут другими, будут меняться, они заполонят все поверхности – мягкие и твердые. Они будут разных форм, у них будут разные отростки и перемещаться они будут с разной скоростью. Они будут все время как-то взаимодействовать друг с другом – одни поглощать других, а из других будут выходить их маленькие копии. Он видел, что это новое многообразие заполонит собой почти все на свете.

Это напугало

его еще сильнее. Он видел идеи, то что будет потом с этим миром, чувствовал, как эти вещи будут двигаться повсюду и некуда будет от них деться. Ему хотелось скрыться где-нибудь далеко-далеко, чтобы забыть про это, но где-то краем сознания он ощущал, что у них есть что-то такое, чего нет у него, и у него есть что-то такое, чего нет у них. Он хотел прикоснуться к ним, к тому, что есть у них. Любопытство побеждало. Оно двигало им все время, заставляло вглядываться в варианты грядущего, просматиривая одну идею за другой. Он решил, что лучше будет изучить это новое и непонятное, чем в неведении сидеть где-то далеко целую вечность.

Он придвинулся к этому плоскому существу и коснулся. Внезапно все вокруг преобразилось. Все стало… другим. Он будто ускорился и замедлился одновременно. Все стало четким, стало таким разным, пусть и мутным. Что-то оглушающее ворвалось в него со всех сторон. Наверху было что-то, что заполоняло собой все, от чего хотелось перестать туда смотреть. Внизу было что-то… шершавое? Было какое-то странное ощущение, будто его тело меняется. Уже намного позже он узнает, что это цвета, яркость, чувство тепла, звуки, запахи. Он узнает, что есть еще много разных способов посмотреть на то, что тебя окружает, но в тот миг он испугался и быстро удалился оттуда. Он двигался далеко, мимо проплывали привычные силуэты плоскостей и холмов, но теперь они выглядели гнетущими и пустыми, теперь он знал, что можно по-другому… жить… что есть не просто идея, не просто форма, но и какие-то качества этих самых форм, есть какие-то иные грани, которых он до этого не видел. Он метался по поверхностям и перепадам высот, не находя себе места в этом непонятном мире, который становился каждый раз непривычно другим.

Зачем это все? Почему эта вещь видит не так, как он? Почему ему недоступно это? Для чего он вообще здесь? Что ему делать?

Ответ нашелся быстро. Он решил наблюдать. Он делал это с самого начала, а теперь ему открылось, что можно делать это по-другому, более совершенно, изучая разные стороны окружающего его мира.

Он вернулся назад к берегу. Там уже было много таких существ, они были больше и их формы изменились. Он видел идеи. То, какими эти существа могут стать потом. Любопытство победило страх, и он коснулся одного из них, и мир снова стал цветным.

Он слышал звуки, чувствовал вкус и запах воздуха, осязал землю и воду, видел… все. Повсюду были зеленые высокие… растения – так это потом будут называть. Наверху было яркое желтое солнце посреди синего чистого неба. Его так поразило это. Это было… красиво. Ему хотелось смотреть на эту синеву как можно дольше. Рядом было синее море, такое же прекрасное, как и небо. Земля была теплой и приятно пахла. Эти влажные вытянутые существа с четырьмя отростками – лапами – на которых они передвигались, ему нравились все больше. Он наблюдал за ними. Они проглатывали что-то мелкое, от чего он чувствовал странный приятный вкус, плавали в воде, ходили по побережью.

Все время он проводил рядом с ними, касаясь их, чтобы видеть мир их, пусть и нечеткими, но глазами. Он видел их идеи. Знал, что когда-то их глаза станут более совершенными и с нетерпением ждал этого момента. Он видел, что когда-то некоторые из них будут летать, другие быстро ходить, а кто-то встанет на два задних отростка и будет делать передними что-то необычное.

Он видел идеи будущего, а не чувства. Поэтому боль его поразила больше всего. Он видел, как одно существо поранилось о какую-то корягу. Так он узнал, что окружающий мир может приносить не только радость. То раненое существо умерло. Ему было очень больно, а потом оно перестало что-либо чувствовать. Он ощутил холод, какой-то пустой холод и страх… его ждет тоже самое? Ведь он так похож на этих созданий. Он самостоятельно двигается и изучает мир также, как и они. И вот теперь он видит, что они умирают. Перестают чувствовать.