Когда не нужны слова
Шрифт:
Она сопротивлялась, пытаясь вырваться, она просила, умоляла, а он лишь смеялся. Ее охватила паника. Она забыла о том, что он господин, а она его прислуга, и в ужасе боролась, чтобы сохранить себя, как борется маленький, загнанный в угол зверек, который, собрав последние силы, может наброситься на своего мучителя.
Она была уверена, что не хотела причинить ему боль. Когда он схватил ее за горло, чтобы утихомирить, чуть не задушив ее при этом, она инстинктивно подняла руку, чтобы освободиться, и изо всех сил оттолкнула его лицо. Она даже не вспомнила о том, что в руке у нее находятся осколки стекла, пока он не отпрянул назад от боли. Глаза его пылали гневом, а на лице от виска
Глэдис в ужасе прижалась к стене, увидев кровь. Она не знала, из ее ли рук сочится кровь или из его раны. Она заметила лишь дикую ярость в его взгляде и кровь, капающую на белый галстук. И тут он набросился на нее.
Эш, несколько ошалевший от всего, что происходило в зеленой гостиной, даже не заметил случившегося. Он прислонился к стене. Голова у него кружилась, сердце билось как-то странно: то замирало, то пускалось вскачь. До его слуха еще доносился шум, и суета в углу казалась ему продолжением того, что было ранее в гостиной. Но мало-помалу происходящее привлекло его внимание.
Он услышал вопль Уинстона и увидел, как тот отпрянул назад с окровавленной физиономией. И только сейчас он заметил девушку, которую Уинстон прижал к стене. И сразу же узнал ее.
Уинстон с силой ударил ее, она стукнулась головой о стену и рухнула на пол. Но рассвирепевший Уинстон снова набросился на нее и стал пинать ногами, потом, схватив за горло, попытался поставить на ноги и несколько раз ударил головой о стену.
Эш не мог объяснить, какая сила заставила его в ярости пересечь комнату. В этой сцене он увидел больше, чем наказание слуги господином, больше, чем избиение беззащитного ребенка озверевшим безумцем. Он увидел, как губят невинность, и тогда все, что мучило и тяготило его всю жизнь, выплеснулось вдруг в жестоком и бесполезном поступке. Он больше не мог оставаться пассивным наблюдателем.
Схватив Уинстона за плечи, он повернул его лицом к себе. У Эша были сильные руки, тренированные уроками бокса и фехтования. Он отшвырнул Уинстона, и тот ударился о стену, но тотчас же вскочил. Ярость придала ему сил: моментально придя в себя, он выхватил шпагу.
Толпа, собравшаяся вокруг них, испуганно попятилась. , На полу лежала бездыханная девушка. Уинстон, узнав Эша, злобно прищурил глаза.
— Ты?! — с ненавистью выдохнул он. Кровь из раны струйкой стекла ему на губы и попала в рот, когда он заговорил. Вкус собственной крови еще больше возбудил его. К этому добавлялось действие опиума. Его била крупная дрожь. Как приятно чувствовать в своей руке шпагу и видеть перед собой человека, которого он насадит на ее острие. Вот это настоящая жизнь! — Защищайся, трус! — азартно крикнул он.
— Так нечестно, Гидеон, — сказал кто-то из толпы. — Нужны секунданты и врач. И нельзя устраивать дуэль в холле.
Уинстон схватил Эша за руку и рывком развернул к себе. Яркие капли крови попали на рукав пиджака Эша и блестели на синей ткани, как рубины. Лицо Уинстона было искажено гневом, ноздри трепетали, кровавая рана зияла на щеке.
— Ты посмел поднять на меня руку в моем собственном доме! Я требую удовлетворения, несчастный слабак! Я искромсаю тебя на кусочки!
В голове у Эша шумело. В мозгу проносилась вереница бессвязных образов. Взглянув на распростертую на полу девушку, он подумал: «Она мертва. А ты стоял и наблюдал, как она умирает… И не помог ей».
— Сукин сын! — гневно произнес он, обращаясь к Уинстону. — У тебя нет чести!
А потом, к ужасу всех присутствующих, он размахнулся и ударил кулаком в физиономию Уинстона, который рухнул на пол и лежал, обливаясь кровью, рядом с избитой девушкой.
У зрителей его поступок не вызвал одобрения.
— Непристойно,
— Ударить раненого в его собственном доме…
— Грубо!
— Вульгарно!
Когда он проходил мимо, выбираясь из толпы, от него презрительно отворачивались. Эшу показалось, что они как бы отгородились от него барьером, преодолеть который он уже не сможет никогда. Ему это было безразлично. На его руках была кровь, в сердце — холодная ярость, и ему было все равно, увидит он когда-нибудь еще этих людей и это место или нет.
С него хватит! Он уезжает домой.
Глава 3
Николас Киттеридж, виконт Шеффилд, ничуть не удивился, когда в столовую во время завтрака вошел его младший сын — растрепанный, небритый, во фраке, который выглядел так, словно он в нем спал. Лорда Шеффилда давно уже не удивляло то, что делал Эштон, хотя, следует признать, поведение сына часто тревожило, а иногда даже выводило его из себя.
А все потому, что Эштон никогда и ничего не делал так, как делают все. Каждый отец молодого великосветского повесы может ожидать время от времени каких-нибудь неприятных инцидентов: проблем в учебном заведении, чрезмерных требований со стороны любовницы, карточных долгов и так далее. Такие вещи можно научиться воспринимать хладнокровно и даже — наедине с самим собой — снисходительно покачивать головой, вспоминая собственную веселую молодость. Однако сюрпризы, которые преподносил Эш, были не только неожиданными, но и странными.
Он мог, например, исчезнуть на полдня или больше, и только в сумерки его обнаруживали сидящим на яблоне и напрочь позабывшим о времени и делах. Он мог без объяснения встать из-за стола в середине обеда и уйти, чтобы почитать книгу или поиграть на фортепьяно. Нередко он гулял по Флит-стрит в полном одиночестве, ничуть не заботясь о собственной безопасности, для того лишь, чтобы понаблюдать за выражением лиц и манерами всякого сброда. Он приводил в замешательство мать, рассеянно рисуя на салфетках и скатертях. А однажды, когда ему сделали выговор за то, что он не поздоровался с графиней Бенедикт на великосветском рауте, он ответил, что не заметил ее. Не похожий на остальных молодых людей своего круга, Эш не руководствовался в своих поступках общепринятыми правилами поведения и не прислушивался к чужому мнению. Это не могло не тревожить его родителей.
Эштон остановился в нескольких шагах от стола и учтиво поклонился отцу:
— Доброе утро, милорд.
Как только появился Эш, у виконта возникло неприятное ощущение в желудке, и мысль о том, что будет испорчен завтрак, вызвала у него раздражение. Однако ради собственного пищеварения он решил еще раз попытаться отнестись к сыну снисходительно.
Поддев вилкой соте из почек, он добавил яичный желток и, тщательно перемешав, отправил в рот. С удовольствием посмаковав изысканное блюдо, он запил его глотком превосходного чая. Потом взглянул на Эштона, стараясь придать лицу любезное выражение.
— Что заставило тебя возвратиться в Лондон в столь неурочный час? Я, кажется, слышал, что ты был… — Он сделал неопределенный жест, пытаясь вспомнить, куда уезжал сын, и начиная раздражаться. — Садись, мой мальчик, не стой там как болван. Так где ты должен бы был находиться?
Эш опустился на стул.
— В Вулфхейвене, сэр, — вежливо напомнил он. У виконта отлегло от сердца.
— Ах да, у молодого графа. Как он поживает? — По правде говоря, о проделках Уинстона судачил весь Лондон, так что вопрос был лишним, но виконт не мог придумать ничего лучшего для поддержания разговора с сыном, которого плохо знал и не любил.