Когда пробуждаются вулканы
Шрифт:
Данила торопливо ел холодную яичницу, пил чай, слушал Овчарука.
— Сегодня я не могу, — сказал он. — Спешу к Соколову. Есть идея!
Овчарук сразу же насторожился, глаза стали проницательными. Куда только делась его рассеянность!
— Что за идея?
— Еще рано говорить.
— Нет, вы должны сказать, должны.
Данила заметил, что Овчарук деликатно оттесняет его от двери.
— Мне надо идти.
— Какая идея? Скажите. Ну, скажите же!
— Вы пиявка, Овчарук, просто пиявка!
Журналист начал доказывать, что, если не узнает эту самую идею, просто заболеет и что в истории журналистики были такие случаи.
— Ну что вам стоит? — шепотом просил он.
Овчарук был взволнован. Он стоял, сгорбившись, у двери. Капельки пота выступили на лбу. Данила испугался — вдруг действительно заболеет?
— Не знаю, стоит ли обнародовать…
Уловив в голосе Данилы нотки неуверенности, Овчарук стал еще более настойчив.
— Никогда не встречал такого настырного человека, — невольно рассмеялся Данила и коротко рассказал о проекте взрыва вулкана.
— Ну что, довольны?
Овчарук облизнул толстые губы.
— Это вы всерьез?
Зимнее солнце, проникая сквозь окно, золотыми зайчиками играло на полу.
— Не кажется ли вам, что ваша идея так же призрачна, как этот солнечный зайчик?
— Нет, — твердо ответил Данила.
Овчарук внимательно посмотрел на него. Голубые глаза Данилы светились энергией и умом. Черты лица крупные, волевые.
— Объясните, — сказал Овчарук, усаживаясь на порог.
«Не удастся уйти», — подумал Данила.
— Ладно, подходите сюда, не убегу.
Водя карандашом по тетради, Данила рассказывал. То, что услышал Овчарук, было до того просто, что он изумился, почему до сих пор никто не догадался этого сделать.
— Вот здесь полные расчеты, — заканчивая объяснение, указал на папку с бумагами Данила. — Теперь я могу идти?
Овчарук стал рассеянным. Он зачем-то снял очки, повертел и водворил их на прежнее место.
— Вы обязаны написать статью, — сказал он, помогая Даниле одеться и в припадке усердия запихивая его руки во внутренний карман меховой куртки.
Они вышли на улицу.
— Фу, какая сырость, — сказал Овчарук, поправляя шарф, которым по меньшей мере трижды была обмотана его шея.
— Теплынь, — широко улыбнулся Данила.
— Пакостная погода. В марте я всегда гриппую.
— В горах почему-то не грипповали.
— То в горах.
Овчарук чихнул и поднял воротник. Данила засмеялся.
— Ничего смешного не нахожу.
— Ладно, не сердитесь. Подарите мне фотокарточки, где мы сняты на лаве.
— Подарю. А вы напишите статью о взрыве Синего. Население волнуется. Лава может запрудить реку.
Довод показался Даниле убедительным.
— Посоветуюсь с Соколовым. Мы решили составить докладную в областные организации и в Москву.
Весь день Данила просидел в кабинете Соколова. Голова гудела от цифр. Он вышел в приемную и увидел Овчарука.
— Вы здесь?
— Статья…
— Завтра напишу.
— Завтра невозможно. Завтра будет поздно. Завтра я вылетаю в Петропавловск. Редактор срочно вызывает.
— Что же делать?
— Ночью напишем.
— Хватка у вас мертвая.
— Работа такая… Купим в магазине что-нибудь, перекусим — и за работу…
Они направились в поселок.
Глава восьмая
СОВЕЩАНИЕ В РАЙКОМЕ
Колбин глянул в окно. Солнце тускло проглядывало через пленку слоистых облаков. По белому склону с горы спускался лыжник, описывая замысловатые зигзаги. Колбин протер запотевшее стекло. Оказалось — не лыжник, а лыжница в спортивных брюках, красном джемпере и белой шапочке. Марина! Колбин торопливо оделся и вышел на крыльцо.
— Здравствуйте, Евгений Николаевич. Вы вовремя вернулись с гор, — сказала Марина, останавливаясь против него. — Вас в райком вызывают.
— Знаю, — кивнул он, не сводя с нее глаз. Она была оживлена. Румянец играл на щеках. — Заходите на чашку кофе.
Она взглянула на часы. До дежурства — час. А надо еще успеть переодеться и позавтракать.
— Ну, как там в горах? — спросила она, глядя на него снизу вверх.
— Пойдемте, я вас провожу.
Они пошли рядом.
— Я много думал о нашем разговоре. Очевидно, я действительно очерствел душой и проповедую эгоцентризм.
— Если до вас дошло это — не все еще потеряно, — сказала Марина.
— Мне трудно, очень трудно без вас.
— Горы помогут.
— А вы?
Она промолчала. Он видел ее строгий профиль.
— Иногда на меня тоска находит, хоть вешайся… Один, всегда один… Квартира всегда кажется пустой, неприветливой, нежилой. Недаром говорят: дом без хозяйки — что тело без души.
Марина опять промолчала.
— А как было бы приятно, если бы возле домашнего очага поджидала тебя любимая женщина…
Марина вдруг засмеялась.
— Вам сентиментальность не идет, Евгений. Потом, это объяснение в любви на ходу…
— Люблю — вот и объясняюсь, — сердито сказал он.
— Любовь — очень дорогое слово, не надо его так часто повторять.
Некоторое время они шли молча.
— Как вы находите вчерашнюю статью в газете? — спросила Марина.
Он пожал плечами и ничего не ответил. Возле дома они остановились.
— Вечером встретимся? — спросил он.
— Не знаю.
— Значит, встретимся.