Когда Семью выбирают
Шрифт:
– Вот пусть Влад всем расскажет. Что это за часы такие. Дорогущие, наверно? Снял с кого темной ночью, мальчик-налетчик? – сказал он язвительно, намекая на его любовь к песням Михаила Шуфутинского, в частноси «Налётчики».
– Да, братик, недешевые. Мой брат подарил их мне на день рождения. Фирма Zenith.Смотрел в интернете – 30 тысяч евро стоят. Держат давление до 400 метров.
– Иногда это нужная функция, полезная. Вот, помню, один мужичок тут пару лет назад нырнул в Подмосковье в речку, проверить, сколько его часы давление держат. До сих пор не нашли, но давление видать до сих пор держат. Говорят, он у друзей воровал и часы себе
Парни лишь слегка улыбнулись. Они явно не понимали, куда клонит Темур, но и вступать с ним в разговор тоже не хотели. Поэтому все глупо улыбались, каждый думая о своем.
«Спокойно, Влад, спокойно,– сам себе внутренним голосом говорил Влад. – Видимо, Темур узнал от Брата, что он ездил смотреть предзаказ на новый «Мерседес». Вот его теперь и разрывает от жадности. Какой же ты жадный и ненавистный Темур. За свой «Бентли» ничего сказать не хочешь? За какие деньги ты его купил? За цену BentlyContinentalGT можно было купить несколько новых машин «братьям». Тихо, Влад, тихо, это всего лишь тупорылая провокация. Советник опять рисует свою суперважность перед всеми. Если дать ему шанс, он его не упустит. Проходили, знаем. Улыбайся шире, Влад, и засунь свой гонор в задницу, поглубже до поры до времени».
Темур был родственником Брата, его двоюродным племянником, и пользовался своим привилегированным положением по полной. Алихан любил его как сына, выделял среди «братьев» и называл его «моя кровь». Темура практически все члены Семьи называли – Советник. Он постоянно был с Братом, своего рода его ординарец. Ему позволялось многое из того, что было запрещено другим, при этом Советник всегда пытался выслужиться перед Братом. Он старался уличить других в чем-нибудь и доложить об этом. Его никто не любил, но все терпели, боясь впасть у Брата в немилость.
– Да ладно вам все про меня да про меня. Как дела, братья? Зачем собрались? Какие новости? Я что-то пропустил?
– Брат сказал собраться. Брат скажет, зачем. Подождем. Только есть что-то хочется, – сказал Шуруп. – Я с самолета ничего еще не ел.
– Может, закажем чайку? – очнулся Пастор. Иногда его присутствие в комнате становилось еле заметным. Не знакомые с ним могли решить, что он спит. Пастор закрывал глаза и уходил в себя, однако это была только видимость. Он не только не спал, он мог с точностью сказать, кто из присутствующих в комнате и на сколько сантиметров сдвинулся с того времени, как он закрыл глаза. Замечать любые мелочи, на которые не обращали внимания другие, было его хобби. Дрожь в голосе, расширенные зрачки собеседника, капля пота на лбу, необоснованное движение рук. Он всегда держал происходящее вокруг себя под контролем.
– Чаек не еда. Я бы съел шашлыка, барашка. И зелени побольше, – пробубнил грузный Шуруп, никогда не отказывавшийся от возможности поесть.
– Не спеши, я думаю, Брат специально не накрывал стол. Сначала дело, потом желудок. Так было всегда, – присоединился к разговору ЧК. – Молодые вы еще. Всему вас учить надо.
– Тоже мне Марья Ивановна, учительница первая моя, – оскалил зубы Шуруп.
– Я пойду к Брату, спрошу, что нам делать, и позову официантку. Закажите, кто что хочет, – с этими словами Темур вышел из кабинки.
– Что у вас с ним? Неровно к тебе дышит? – Шуруп кивнул в сторону Темура. – Цепляется все время.
– Не обращай внимания. Это у него зимнее обострение. Пройдет со временем. Как дела в Осетии? – Влад хотел быстрей «съехать» с темы разговора.
– Все хорошо. Особых новостей-то нет. Все ждут лучших времен, когда, наконец, разрешат торговать водкой, как в 90-е, и гнать спирт «Роял» из Грузии. Работать все также никто не хочет. Все хотят стырить побольше денег и потом рисовать из себя крутого бизнесмена. Кстати, помнишь Мурика?
– Который боксер?
– Ага, боксер. В Европе серебро взял. Распластал какого-то негра в финале. Знай Осетинскую школу бокса! Я к тренеру зашел проведать, он и хвалился. Спросил, может, помочь есть возможность. Надо на Америку готовиться, а денег нет. Парень из простой семьи. Минспорта денег не дает, они всё уже на несколько лет вперед «попили», а парень классный. Я с ним в парах постоял, удар хлесткий, как плетка, куда там мне. Красавчик парень, короче. Если так дальше пойдет, может и Тайсона побить.
– Ну вот еще. Всем мы помогаем: и больным, и нищим. Может, нам проще взять список в налоговой и всем адресно помогать будем, у кого доход меньше 100 тысяч в год? Сколько можно играть в меценатов?! Люди сами должны о себе заботиться, а не ждать милости от природы. У нас полреспублики дармоедов, никто работать не хочет,– оживился ЧК, вечно недовольный большими тратами Семьи на благотворительность.
– Ну, я передам Брату просьбу, а ему виднее, – потупился Шуруп. Диалог не был его сильной стороной. Шуруп был героем чеченской войны, награжденный орденом Мужества. Ему было проще там, на войне. Там были свои и были враги. Никаких тебе хитрых разговоров. Поэтому он старался избегать сложных и запутанных бесед, не впадая в пространные рассуждения и больше слушая.
– Все в руках божьих. Мы предполагаем, а Бог располагает, – Пастор спокойно покачивался на стуле. Глаза были закрыты. На худощавом лице не двигалась ни одна мышца. Еще в детстве он попал в аварию, был поврежден лицевой нерв, и теперь совершенно отсутствовала мимика на лице. Также последствиями аварии были повреждения локтевого сустава, который врачи собрали по косточкам. Рука шевелилась, но локоть не сгибался до конца. Худощавость, бледность, неторопливая манера общения и невозмутимость были причинами того, что Пастора многие в шутку сравнивали с «живым трупом». Выглядел он достаточно зловеще и оказывал неизгладимое впечатление.
Пастором же его прозвали за то, что, поехав как-то в Европу в турпоездку, он попал под влияние религиозной католической секты в Польше. Пропадал там полгода, потом неожиданно появился и рассказал, что прожил все это время в общине, занимаясь созерцанием себя, а также шитьем поддельных спортивных костюмов. При этом все члены общины постоянно пили специальный отвар для придания сил и очищения организма, из-за которого они находились в полунаркотическом состоянии. Польская полиция разгромила секту, и Пастора отправили домой, так как у него уже закончилась к тому времени виза. Сначала он много рассказывал «братьям» всякую религиозную ерунду, которую ему вбили в голову. Брат тоже внимательно выслушал его и пообещал лично пристрелить, если он еще хоть раз откроет рот и начнет вещать в том же духе. С тех пор Пастор стал Пастором, но больше никуда не пропадал. Свои же религиозные мировоззрения он по большей части держал при себе, изредка вступая с кем-нибудь в диспуты, когда Алихана не было поблизости.