Когда Шива уснёт
Шрифт:
— Попробуй посмотреть внутрь себя.
Кир, счастливый уже от того, что больше не испытывает боли, не успел спросить, что нужно делать, как внезапно понял, что уже умеет это. Он просто повернул зрение внутрь, в себя — и увидел то, что хорошо знал по предметным занятиям: сероватую трубку трахеи, влажные древа бронхов, губчатые, раздувающиеся на вдохе лёгкие, неустанно трудящееся сердце, горячую от тёмной крови печень, плотно уложенные сизые петли кишечника, кости, хрящи, суставы, молодые сильные мышцы. В этом не было ничего нового, юные демиурги, начиная с четвёртой ступени, изучали анатомию и к выпуску обязаны были досконально овладеть этой наукой. То, что Кир видит собственное внутреннее устройство, отчего-то совсем не взволновало его, скорее, озадачило будничностью происходящего. Вероятно, это состояние
— А ты присмотрись как следует. Приблизь.
Кир попытался приблизить, не понимая толком, что именно нужно делать. Он внутренне прищурился, не особо рассчитывая на результат, — и замер. Изображение, только что бывшее понятным и детализированным, внезапно смешалось в невнятную мешанину неопределенного цвета. Потом из неё проступили рельефные части, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся перевитыми в плотную структуру жгутиками и волоконцами. После ещё одной попытки сфокусироваться Кир разглядел крошечные шарики, с огромной скоростью мельтешащие вокруг более крупных ядер. Рассмотреть их лучше не удавалось, они, казалось, вибрировали и постоянно то исчезали из поля зрения, то вновь проявлялись. Подобных систем было очень много, но они отделялись друг от друга пустотами, не заполненными ничем. Зрелище завораживало и пугало одновременно. Это было Киром и в то же время совсем не принадлежало ему.
— Ну что, разглядел атомы? Понял, в чём фокус? Вот так и на остальное смотри. Теперь на планетку, так тебе полюбившуюся, взгляни. На людей… хех! — отец было рассмеялся, но резко оборвал себя. — Давай-ка, отпрыск, поживее. Работы много.
Кир, потрясённый открывшимися возможностями, попытался повернуть взгляд из себя на внешний мир. Это не сразу, но удалось. Чернильная тьма разочаровала его — она оказалась совершенно пустой, даже единичных атомов не обнаружилось.
— Да не всматривайся ты так, не растрачивайся понапрасну, я же тебе сразу сказал, что кроме планеты и светила, здесь ничего нет и быть не может — не уложился в смету горе-демиург. На Фаэр смотри, смотрии приближай.
Отец положил ладонь на макушку Кира, поворачивая его голову, и ткнул пальцем: туда, мол.
Тот, повинуясь жесту Аш-Шера, посмотрел. Узкая, растянувшаяся вдоль побережья линия поселений начала стремительно приближаться, увеличиваясь в размерах. С каждой секундой детализация становилась всё тоньше, всё большее число подробностей открывалось взгляду. Вот уже маленький посёлок весь, как на ладони: двери хижин распахнуты, хозяйки, трепеща слюдяными крыльями, проветривают дома, изгоняя плохие сны; в одном дворе пёстро одетые дети играют с приручённым мелким зверьком, треплют того за уши, он рычит и прикусывает их пальцы — впрочем, притворно, без злобы. Мужчины заняты рыбацкими делами: проверяют снасти, плетут прохудившиеся сети, чинят лодки. Внимание Кира привлек один из них, с хмурым озабоченным лицом, сидевший праздно. Он был погружён в какие-то невесёлые мысли. Кир всмотрелся—и отшатнулся от неожиданности, потому что человек внезапно стал так близок, что можно было рассмотреть поры на его лице. Юноша посмотрел в огромные миндалевидные глаза с фиолетовой мерцающей радужкой и увеличил детализацию. Зрачок накатился на него, грозя поглотить: огромный, чёрный, расширяющийся от выплеска гормонов в кровь, — мужчина удивлён и встревожен, он что-то ощутил, он вот-вот осознает присутствие постороннего.
Отец прикоснулся к плечу:
— Увлекаешься, напористо идёшь. Не беспокой его, иначе запаникует. Пережди, потом двигайся дальше.
Кир кивнул: понял. Слегка ослабил воздействие, сместил фокус. Абориген вздохнул с облегчением и мотнул головой, отгоняя наваждение. Кир коснулся взглядом макушки, поросшей густыми длинными волосами, — и неожиданно легко вошёл в его сознание. Находиться в мыслях другого существа, тем более так не похожего на тебя, было странно. Он ощутил лёгкое удушье — чужие образы напирали, их было сложно узнавать, принимать, и в то же время они были очевидны и неотделимы от сути. Произошло что-то страшное. В сознании человека царил хаос. То и дело возникали картинки, в калейдоскопе сменяющие друг
Кир рванулся изо всех сил — и наконец-то сделал глубокий вдох. Связь была настолько сильной, что, даже покинув сознание аборигена, он не до конца осознавал, что уже свободен. Пережитый ужас не отпускал. Его била мелкая дрожь. Он обхватил себя руками, словно хотел обнять. Нужно было осознать что-то очень важное, уловить ускользающую нить смысла. Соперники… Борьба… Женщина, любимая женщина… Откуда это странное и пугающее чувство сопричастности? Убийство… Убийство. Похоже, первое здесь. Зачем? Зачем он это сделал?!
— Затем. Приревновал возлюбленную к своему брату. Я же говорил, что пока мы с тобой чаи распиваем, они далеко шагнут. Ещё день назад у них тут локальный эдемчик был, благолепие сплошное. И крылышки на высоте удерживали, и от светила пищи хватало. Но как пошли плодиться да размножаться, пришлось приземляться на грешную землю, корни пускать. Обжились, застроились, зверьё приручили, привыкли к грубой клетчатке и белкам, потому как энергия в чистом виде хуже усваиваться стала, — да и сэкономил стажёр мой, маломощную звезду повесил, остывает уже. А где оседлый образ жизни, там и частная собственность. А где частная собственность — там всё меньше альтруизма, всё больше эгоизма. Ну, и пошло одно за другое цепляться. Вот и результат: убийство. Первое, как ты верно заметил. Брат брата. А всё потому, что они вне морали живут, созданы были такими. Аморальными. Как все прочие твари. Какие же это люди? — Аш-Шер иронично поднял правую бровь.
Кир собрался с мыслями:
— Отец… Они чувствуют так же, как мы. И осознают себя. И… и у них даже есть зачатки искусства. Они развиваются, приобретают опыт. Они живые. А что до аморальности… Так разве не по образу своему мы их создаём? Гнев, нетерпимость, желание получить всё и сразу — откуда? Неужели ты правда думаешь, что порок… в них?
Он говорил и понимал, что не должен такое не только произносить, но даже помышлять, однако не хотел останавливаться. Не менее ясно понимал, что любые пламенные речи в защиту аборигенов ничего не изменят, отец давно принял решение. Кир чувствовал опустошённость, но в то же время новая сила наполняла его, придавала уверенность в собственной правоте. За сегодняшний день произошло так много всего, что он чувствовал себя изменившимся, переступившим какой-то порог. Прислушавшись к себе, Кир понял, что уже не боится Аш-Шера. Осознаёт, насколько отец силён и опасен, но не боится. Будь что будет.
Элоим, прищурившись, долго сверлил сына тяжёлым взглядом. Потом откашлялся, потёр кадык и изрёк:
— Я сделал всё, что мог. Остальное дома. Дома я из тебя эту дурь выбью. А сейчас — дело прежде всего.
Глава 7
Аш-Шер развернул перед собой интерактивную схему устройства ядра Фаэра, нетерпеливо двинул пальцами, детализируя, всмотрелся и удовлетворенно хмыкнул:
— Ясно. Разогреть ядро не проблема, много времени не займёт. Атомы ускорю, термояд запущу… Проблема в том, как потом стабилизировать. Я ж не планирую раскалывать этот милый камешек, верно? Хмм, задача-а…
Он говорил сам с собой, ни словом, ни жестом не адресуясь к сыну, словно уже исключил его из сферы своего внимания.
Ещё день назад это сильно уязвило бы Кира, но сейчас ему было безразлично. Точка невозврата была пройдена, не осталось ни любви, ни ненависти — только холодный выверенный расчёт: выждать время, выработать долговременную стратегию, не позволить себя сломать. И защитить Шав. Кир впервые за долгий день вспомнил о ней, и на сердце потеплело. Он уже знал, что любит её. Юношеское стеснение ушло, уступив место уверенности. Именно здесь и сейчас, только что он дал имя своему тяготению к Шав. Она была центром его мира, теплом и светом — и, стоя на пороге гибели целого мира, являясь, по сути, проводником его смерти, он не мог не тянуться к источнику жизни.