Когда смерть – копейка…

Куклы и их хозяйки, маленькие девочки, так часто бывают похожими!

Прелестные живые существа иногда даже падают на землю совсем как куклы – молча, сильно, навзничь, с закрытым блеском ясных глаз.

Так же одинаково при этом пачкаются о грязную землю их нарядные платьица, одной дрожью на последнем неправильном вздохе колышутся пушистые неживые ресницы, такими же – «ах!» – тревожными волнами взлетают выше их лиц невнимательно расплетённые косички. Улыбки кукол и девочек очень милы и удивительно хороши, именно поэтому и тех, и других, падающих, всегда жалко! До чего же они в тот

Но никогда, ни одна, даже самая красивая и умная кукла, падая случайно назад, не закрывает испуганно свою игрушечную голову руками.

Она не успела быстро заплакать.

Внезапно всё вокруг и рядом с ней стало совсем не таким, каким было до этого…. Сначала возник нечаянный яркий свет, потом сразу же под всей её одеждой стало тепло, даже жарко…. Тяжёлый шум со всех сторон одновременно ударил по голове, как будто резко заработала какая-то большая и близкая чёрная машина. Сильным тёмным ветром подуло ей прямо в лицо…. Высокие деревья подпрыгнули, некоторые из них упали вниз и неровно замерли. В носу гадко защекотало от плохих, шипящих и дымных звуков. Закружилось вокруг неё много разных звезд – блестящих, жёлтых, прозрачных, маленьких…. Очень хотелось спросить кого-нибудь из взрослых, обязательно знакомого, доброго и спокойного человека, что же ей сейчас нужно делать, как правильно себя здесь вести, а потом, после ответных ласковых слов, непременно стесняясь, быстро подняться, отряхнуть платьице, обязательно встать при этом прямо на ноги… И ещё сказать всем, что ей совсем, ну, ни капельки, не было больно, что она в этом не виновата и чтобы её никто сильно не ругал.

«Ай…!» – таким было её последнее, маленькое, слово. И она умерла.

На мутных оконных стёклах даже капли прозрачного летнего дождя становились неопрятными и по-старчески суетливыми. Вкусный кофе остыл.

Почему-то раньше эти мелкие деньги были всем нужны, на них всегда обращали внимание, они были нормальной частью жизни обыкновенных людей.

С неярким, ровным блеском, обтёртые карманной пылью и разным житейским мусором, монетки – и разные медяки, и беленькие, почему-то казались им тёплыми, мягкими… Большие монеты, особенно если удавалось сложить их в стопочку, приятно тяжелили детскую ладошку… Люди, конечно, и тогда предпочитали деньги поярче, поновее. Мальчишки в их школе натирали тусклые пятаки рукавами суконных курток, пальтишек, или, не жалея медных гербов и колосьев, – о подошвы ботинок. Какое-то время подновлённые монетки сияли, потом опять быстро тускнели; по надобности отдаваемые другим людям, они годами ходили по разным рукам, но их почти не выбрасывали, незаметно уважали, складывали в опредёленные запасливые места. Во всех знакомых семьях на подоконниках и комодах стояли привычные копилки, смешные кошки и поросята…

Уже потом довелось узнать значение не очень ходовых тогда слов «купюра», «ассигнация», «валюта»… В их детстве деньги просто делились на мелочь и бумажные.

Ценность мелких денег в те дальние годы принципиально точно определялась с самого начала монетной жизни: копейка – это всего лишь коробок спичек, кури и больше ни на что не годишься; «двушка» – уже можно позвонить из уличного телефона-автомата, о чём-то поговорить, правда, только «по городу»; пятак давал возможность куда-то ехать, с кем-то встречаться…

Для каждой монеты мудрым государственные решением был определен свой вес, точно в граммах, чтобы и это их небольшое дополнительное свойство могло пригодиться стране, например, в случае, если завтра война… Раньше у медяков была строгая иерархия даже по размеру, а сейчас иногда пять копеек почему-то крупнее и увесистее десяти.

Нынешняя новая мелочь стала блестящей и жёсткой. Холодные монетки не успевают стареть – их или меняют поспешными реформами и равнодушно удаляют от жизни, либо просто выбрасывают за ненадобностью….

Четверг 01.14.

Москва

Загорелый мужчина внимательно наклонился и негромко переспросил. Молоденькая кассирша с любопытством глянула на него через стекло. Куртка и короткие волосы ночного пассажира блестели каплями дождя.

– Этот поезд ушел в двадцать три двадцать.

– Это точно, вы не ошибаетесь? Я месяцев пять назад на нём ехал, отправление тогда было в час тридцать.

Глуховатый, с хрипотцой, голос. Медленные и чёткие слова.

«А глаза-то…!».

– Сейчас уже летнее расписание, он теперь раньше ходит.

– А когда ближайший?

– Утром, в семь пятьдесят. Билеты на него ещё есть. Вам купейный?

– Нет, благодарю! Я до рассвета на вашем уютном вокзале не доживу. Скажите, пожалуйста, а электричек туда ещё не придумали, ну, в связи с летним расписанием?

– И вечерняя электричка тоже ушла, теперь вам нужно первую ждать.

Значительный транзитный опыт и точное понимание подобных конопатых существ подсказали капитану Глебу Никитину, что железная дорога в ближайшие ночные часы вряд ли принесёт ему какие-либо перспективы и радости.

– А вы на площадь выйдите, там всегда автобусы стоят, они берут обычно по несколько человек в ту сторону.

Девчонка за стеклом явно старалась облегчить жизнь симпатичному, хоть и в возрасте, пассажиру.

Глеб вскинул сумку на плечо, зашагал к выходу, удовлетворенно признаваясь себе, что воздушный поцелуй и в этот раз ему явно удался.

Незаметный, на первый взгляд, мелкий ночной дождик превратил поиски попутного транспорта на привокзальной площади в неприятное занятие. Успокаивая себя привычной штурманской заповедью, что лучший способ определить своё место на чужом берегу – это опрос аборигенов, Глеб направился к тёмной стае таксистов, бодро гогочущих под навесом киоска.

– …Нэт, командир, и автобусов уже не будет, окончились на сегодня все автобусы. Слушай, садись в машину, через три часа дома будешь! Давай, садись, чего ты! Не нужно мокнуть, чего ждать! Вон гляди, земляк твой уже час ждет, весь мокрый, холодный, никак не хочет ехать! Сам плачет, что жена рассердится, что домой ему срочно надо, а денег совсем нэт! Слушай, едем, а?!

Капитан Глеб перекинул сумку с плеча на плечо.

«Да, тяжеловато. Наверно и кофе в вокзальном буфете уже приобрел к ночи нечеловеческий вкус…».

– Ладно, открывай багажник.

Из-под навеса к чёрной «Волге» бодро стартовал длинный таксист. Держась за приоткрытую дверцу машины, Глеб оглянулся на тёмную фигуру у столба.

– Земляк, говоришь, из Песочного? Давай быстро садись… Да не причитай ты, не скули, поехали. Будем совместными усилиями беречь твою ячейку общества.

Он всегда наслаждался пристальным узнаванием очень знакомых когда-то мест.

Вот четырнадцатый километр, на мотоциклах гоняли сюда после школы, дорога в те годы была широченная, гладкая, сейчас вроде бы поуже почему-то будет…