Когда запоют мертвецы
Шрифт:
Наверняка было больно, но мяса хотелось больше, поэтому на следующий день зверь снова выходил из моря. И на следующий тоже. Новую науку он осваивал медленно. Когда мясо заканчивалось, чудище несколько дней подряд пыталось вгрызться девочке в ногу, и один раз ему почти удалось – к счастью, зубы сомкнулись на пятке ботинка, не задев плоть. Тогда Диса била его с таким остервенением, что слюна из пасти чудища брызгала во все стороны, а ракушки у него на голове превратились в белую крошку. Когда зверь все-таки разомкнул челюсти, оказалось, что ботинок продырявлен насквозь, а кожа на руках в тех местах, куда попала слюна, покраснела и чешется. Так Диса поняла,
Вскоре чудище уже сидело на мелководье, в нетерпении ожидая лакомства, достать которое с каждым разом Дисе было все сложнее. Работницы заметили, что часть съестного пропадает, и косились друг на друга. Кладовку начали стеречь – если хозяйка узнает, что кто-то подворовывает запасы, вышвырнет из усадьбы без всякой жалости. А кому хочется оказаться на улице зимой? Впрочем, Диса выяснила, что чудище ничего не имеет и против сушеной рыбы. Вероятно, за ней-то оно и выбиралось на берег, вот только подойти ближе к балкам, на которых сушилась треска, не рисковало – по берегу частенько сновали люди.
Неделю спустя Диса решила, что пришло время подпустить зверя ближе. Она чувствовала, что тот окончательно привык к ее присутствию и, даже когда у нее в руках не было палки, не пытался цапнуть. На сей раз Диса предложила ему кусок сушеной рыбы в одной руке и одновременно протянула вторую ладонью вниз. Чудище ждало, что девочка бросит угощение, как она обычно делала, но, убедившись, что в этот раз она задумала что-то другое, осторожно вытянуло шею и сжало зубы на рыбине. В этот самый момент Диса медленно опустила руку на выпуклую голову и несколько раз провела ладонью по налипшим на кожу ракушкам.
Зверь затих. Удивились оба: хищник – тому, что кто-то прикасается к его голове, а девочка – гладкости ракушек на макушке. Разбитые раковины не то срослись, не то окончательно отпали и прилипли новые. Ей не удалось найти ни кусочка живой шкуры – все было покрыто ракушками и морским мусором. Вблизи было видно, какие у чудища складчатые тяжелые веки, облепленные рыбьей чешуей и водорослями. В мгновение, когда оно подняло на Дису взгляд, ее пронзило чувство невероятного восторга. В свои одиннадцать лет она уже умела объезжать норовистых лошадей не хуже (а по секрету, даже лучше) отца и брата.
Восхищение собственной ловкостью переполняло ее. Ум Дисы был устроен очень просто: она радовалась, когда добивалась желаемого, и злилась, когда победа ускользала. В глазах чудовища девочка разглядела и нечто знакомое: любопытство. Быть может, думала Диса, шагая к усадьбе, оно сейчас тоже рассказывает своим подводным собратьям, что приручило человека.
Хотя отец любил говорить, что без него дома все развалится, за неделю его отсутствия почти ничего не изменилось: сломанное тут же чинилось, а порванное – штопалось, еда готовилась как раньше, одежда вязалась, а коровы доились. Дела шли споро. Бьёрн остался доволен новыми баранами и с восторгом рассказывал матушке, что в середине месяца яйцеклада [4] суягные ярки разродятся крепкими ягнятами.
4
Другое название месяца – скрепла (skrepla). Второй летний месяц, длится с середины мая до середины июня.
В усадьбе жило много народу. Гостей отец недолюбливал, поэтому, когда он бывал дома, матушка проводила время только с работницами и детьми. Теперь же к ней часто стали заглядывать женщины из соседних хуторов. Даже старуха, которая последние десять лет жила на иждивении прихода, любила посидеть на солнышке и посплетничать с Хельгой. Она же первая заметила, что кожа Арни слишком бледная, а сам он мельче, чем были его брат и сестры в том же возрасте. Коровье молоко и сливки сделали его спокойнее, но ненамного – по ночам он иногда все так же заходился криком, не давая всему дому спать.
Единственными, кто портил Дисе настроение, были преподобный Свейнн и его толстозадая жена. Стоило им заявиться в усадьбу вечером, все веселье будто вылетало из нее вместе с дымом. Никто не рассказывал страшных историй, не пел старых песен, не смеялся громко во весь голос. Все вели себя благочестиво: читали молитвы и исполняли гимны, а пастор распространял вокруг себя зловонную скуку. Он никогда не занимал свои толстые пальцы никакой работой, зато ел за троих и поучал матушку, как следует вести хозяйство.
Только его дочь Сольвейг совершенно не походила на родителей – вот уж кто действительно смахивал на подменыша аульвов. Могли бы, думала Диса, выбрать ей человеческую семью получше… О чем заговорить с темноглазой гостьей, девочка по-прежнему не знала, поэтому просто бросала на ту любопытные взгляды и представляла, как однажды покажет Сольвейг свое ручное чудище.
Как-то раз Диса спросила Хельгу, можно ли просто не пускать пастора и его жену в дом. Та нахмурилась и ничего не ответила, даже не нашла в себе силы отчитать дочь. Мысли Хельги явно были где-то далеко. Несмотря на капризы Арни, когда отца не было дома, она словно расцвела.
…За неделю до Рождества «ракушечник» окончательно привык к прикосновениям Дисы и уже не пытался откусить ей руку или утащить в море. Вероятно, он выходил из воды из-за какой-то болезни. За те несколько недель, что девочка его подкармливала, зверь окреп, стал быстрее и ловчее шагать по мелководью. Диса заметила, что ракушки на его теле заблестели, как отполированные, а часть щепок и сухих водорослей отвалились. К девочке он выходил уже по привычке, а не ради насыщения, потому что явно вернулся к охоте. Как-то раз чудище вынырнуло из воды, неся в пасти здоровенную рыбину. Выбравшись на берег, оно с наслаждением заглотило ее, еще бьющуюся, целиком.
В тот день Дисе наконец удалось урвать несколько минут наедине с Гисли. Она застала его на берегу сразу после дневной еды. Зима побаловала их редким солнечным днем с безоблачным небом и спокойным морем. Мужчина конопатил щели в своем суденышке. Перевернутая лодка прятала от ветра разведенный прямо на снегу костер, над которым в котелке булькала смола. Белый с тяжелым запахом дым поднимался плотным облаком и улетал в сторону воды.
Гисли обрадовался появлению девочки, вручил ей палку и велел мешать смолу, чтобы не застыла на холоде. Свежий черный слой блестел на солнце, и Дису так и тянуло дотронуться до липкого днища, оставив на нем след от ладони. Гисли никогда не заговаривал с ней первым, давая ей самой возможность начать. Девочка помешала смолу, а рыбак несколько раз мазнул кистью по тем местам, где оставались щели.