Когда же тленное сие
Шрифт:
Анна втянула воздух над миской.
– Ммм!.. Аромат! Гороховый суп с копчёными рёбрышками, мой любимый!..
Собрав палатку, они выбрались на шоссе. Холодный сезон кончился, и погода для конца апреля стояла прекрасная – сухая и нежаркая. Пластобетон, в отличие от почти исчезнувших бетонных покрытий и давно канувшего в лету асфальта, прекрасно сохранился и даже почти не потрескался. Ноги путников мерили его желтоватую поверхность, словно два старинных циркуля. На лица, в дополнение к маскам, они натянули белые шарфы – две серые фигуры с рюкзаками за спиной.
– В древние времена римляне строили дороги, которыми европейцы пользовались тысячелетиями, – сказал Ян. Сквозь ткань его голос звучал глуховато. – Потом европейцы создали дороги, которыми можно пользоваться тысячелетиями. Вот мы сейчас идем по такой.
– Значит, теперь мы построим новые дороги, которыми?.. – с надеждой спросила девочка. Ян вздохнул и ничего не ответил.
Мимо час за часом тянулись заросшие цветами луга и редкие перелески. Порой через дорогу сигал заяц, пару раз на обочину выходили и провожали путников влажными глазами хрупкие косули. Присутствия человека совсем не ощущалось, да и было ли оно здесь когда-нибудь?
– Как думаешь, мы найдем Хранилище? – нарушила молчание Анна.
– Марк говорил, Эмбанк должен быть неподалеку от схода с Моста, – задумчиво отозвался Ян. – Мы уже недалеко от пролива и первого крупного моста на пути. Вот и узнаем.
– Смотри! – вдруг воскликнула Анна.
Облака, затянувшие небо к середине дня, поредели, и в просветы между ними вклинились солнечные лучи. На одном из солнечных «островков» примерно в километре от них среди зелени трав сверкало тело многоножки. Бликующей зеркальной гусеницей она быстро ползла параллельно дороге, изредка вскидывая переднюю часть.
– Это тот же самый?
– А ты много видела трансмехов во время пути? – отозвался Ян. – Уверен, что тот же. Идет туда, куда и мы.
– У нас появился попутчик, – засмеялась Анна. – Давай его как-нибудь назовем!
– Ты уверена, что это «он»?
– Такой солидный. Точно «он».
– Многоног?
– Мсье Многоног! Или герр?
– Сэр? Сударь?
– Знаю! – торжественно сказал Ян. – Г-н!
– Что гн? – не поняла Анна.
– Г-н Многоног! Старинное сокращение от «господин».
– Замётано, шкипер! – басом отозвалась девочка.
Пообедали они на ходу. Во второй половине дня перелески исчезли, уступив место бескрайним лугам. Там и тут на них выделялись островки фиолетовых цветов.
– Приятно как пахнет, – Анна сбежала с дороги и наклонилась над цветком.
– Лаванда, – ответил Ян. – Здесь были лавандовые поля.
Когда солнце стало клониться к западу, они поставили палатку прямо на шоссе – вокруг не было более подходящего места, чтобы развести костёр.
– Веток нет, – развела руками девочка.
– Ничего, погреем лазером, – хмыкнул ее спутник. – Не каждый же день баловать себя живым огнём.
Он поставил треножник и подвесил котелок.
– Дневное светило погрузилось в воды Тихого океана, оставив команду «Владычицы вод» наедине с их страхами, надеждами, и ночными тварями моря, – басом прокомментировала Анна закат и помолчала. – Как думаешь, Ян, – спросила она нормальным голосом, – бессмертные тоже смотрят на закаты?
Ян подошёл сзади и положил ей руку на плечо. Слабый ветерок шевелил травы в вечернем свете и доносил до них одуряющий аромат лаванды. Половина солнечного диска уже скрылась за горизонтом, а оставшаяся часть покраснела и шла рябью, как при плохой трансляции.
– В древности говорили, что ради таких мгновений стоит жить. – Голос его был грустен и тих. – Если они уже не могут любоваться закатами, в чём смысл их жизни? Стать бессмертной, потеряв чувство прекрасного, не видеть красоту в мелочах – ты бы хотела?
Они стояли так, пока их не окутали мягкие прохладные сумерки.
2
Ступив в последний путь на мост оставленной надежды
Ночью Анну разбудили сполохи света на ткани палатки.
– Ян! – толкнула она своего спутника. – Погляди!
Снаружи творилось что-то странное.
Ян, кряхтя, выбрался на шоссе, за ним вылезла и Анна.
Гн Многоног, устроившись метрах в пятидесяти от них, выводил в ночной тьме цветные линии, сферы, многоугольники. Вися в воздухе, они ярко светились.
Вдруг все эти композиции сложились воедино и Ян с Анной оказались зрителями прекрасно выполненного голо.
Темнокожий молодой человек в красных одеждах стоял на пороге огромного храма. Навстречу ему шёл другой мужчина, тоже темнокожий. Его чёрные одежды оттенял лишь белый воротничок. В храме стоял полумрак, стены и своды терялись во тьме. Горели ряды свечей.
– Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего, отец! – крикнул молодой. – Но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают её принадлежащие к уделу его3. Завистью диавола, слышишь!
– Тише, сын, – спокойно ответил старший. – Здесь не место для крика.
– А я хочу кричать! У меня будет все время мира!
– Но готов ли ты к жизни вечной? Мудр ли, соделал ли все дела свои земные, чтобы приступать к божественным? – Он протянул к молодому руку, но тот оттолкнул её.
– Бессмертие, пап! Ты что, не понимаешь? Вечная жизнь!
– Понимаю, – сухо ответил отец. – Но не алкаю его, ибо готов к жизни вечной в растворении с Господом в Царствии Небесном. А ты продаёшь его за царства земные.
Молодой дико рассмеялся.
– Что? Сдохнуть теперь, когда мы можем всё?
– Помнишь ли ты, как любила тебя мать? Её душа ждет тебя на Небесах.
– Мама умерла! Умерла за годы до Прыжка! Но я не обязан. И нет никаких Небес – одна могильная тьма!
– Последний же враг истребится – смерть4, – вздохнул отец.