Кого за смертью посылать

Успенский Михаил Глебович

Все это рассказал Полелюй Жихарю по дороге и предупредил, что разговаривать с лихими людьми — дело нелегкое и требующее сноровки.

Ремесло делает лесных разбойников (как и конокрадов, кстати) суеверными.

Они внимательно следят за природными приметами и чрезвычайно воздержанны на язык, хоть и ругаются премного. Но никогда настоящий разбойник не назовет золота золотом, чтобы не сглазить и не превратить в черепки, а всегда скромно скажет: «металл желтого цвета». Княжеских стражников злодеи между собой не обзывают «псами», «легавыми» и «мусорами», как

те того заслуживают, но весьма уважительно величают «сотрудниками правоохранительных органов». Даже тюрьму, когда случается туда угодить, зовут не острогом, не кутузкой, не узилищем, не темницей, а красивым именем «изолятор временного содержания» — чтобы не исключить неосторожным словом возможность побега. И каторга у них не каторга — зовется она, матушка, «исправительно-трудовым учреждением», хотя исправившийся на каторге разбойник встречается не чаще, чем кукушечье гнездо…

Тайный разбойничий язык еще и тем хорош, что непонятен постороннему человеку и не может перед ним обличить их лиходейскую сущность.

— …Стою это я, братцы, на участке дороги «Теплоград — Косоруково» посреди зоны лесонасаждения, держу в правой руке орудие преступления, то есть тяжелый да тупой предмет, в скобках — предположительно дубину. Навстречь мне, гляжу, движется потерпевший — богатый сучкорез, тащит на спине в мешке свое личное имущество граждан. Ну, я выхожу из близлежащего кустарника и предлагаю ему в устной форме отчуждать это имущество в мою пользу.

Потерпевший отказывается. Делать нечего — пришлось соединить нападение с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего или с угрозой применения такого насилия…

— Чистый разбой!

— Разбой и есть. Угроза действия не возымела — совершаю нападение с насилием. Размахнулся тяжелым тупым предметом да умышленно как нанесу потерпевшему менее тяжкое телесное повреждение! А он в мешок вцепился, не отдает! Тогда я прихожу в состояние сильного душевного волнения и тем же тупым тяжелым предметом наношу, опять же умышленно, еще более тяжкое телесное повреждение, несовместимое с жизнью! Из него и дух вон! Завладел я его имуществом и скрылся с места преступления в неизвестном направлении…

— Это дело. А вот у меня был, помнится, случаи в горах. Думал я там, за хребтом Кавказа, укрыться от всяких царей. И вот решил однажды содеять преступление, составляющее пережитки местных обычаев. Встал перед выбором: то ли уклониться от примирения и не отказаться совершить кровную месть за убийство, то ли уплатить и принять выкуп за невесту деньгами, скотом или другим каким имуществом. А может, даже принудить женщину ко вступлению в брак… Или наоборот, этому вступлению воспрепятствовать — сейчас уже и не помню…

— Надо же! Вон до чего дошло!

— …И вот так целыми днями! — вздохнул Полелюй, открывая дверь. Они с Жихарем уже давно стояли на крыльце и выслушивали пьяную староразбойничью похвальбу. — И болтают, и болтают… Потом драться начнут… Ножей мы им, конечно, не даем, так они, представляешь, навострились в деревянные ложки заливать свинец и друг дружку лобанить!

— Боевые

старички, — одобрил богатырь. — Где же мои наставники? Не поубивали еще там всех?

— Кот и Дрозд у нас тихие. Сейчас сам увидишь…

В просторной горнице за чисто выскобленными столами сидели ветхие сивые люди, зачастую кривые, одноухие, однорукие или одноногие. По стенам развешано было различное оружие — выполненное, впрочем, из дерева.

— Дерево заморское, бесценное, — пояснил староста. — Очень легкое — там из него делают плоты и даже выходят в море. Таким хоть целый день по башке колоти — ничего не будет. Дерево, конечно, дорогое. Но мне для моих постояльцев злата-серебра не жалко — правда, ребята?

Отставные злодеи поглядели на Полелюя так, что любого другого на его месте испекло бы в пепел, но вслух закричали:

— Правда, батюшка! Правда, благодетель! Дом — это наша большая семья! У нас сытое житье, у нас чистое белье! Мы бодры, веселы, котелки у нас полны, в каждой чашке — кашка, в каждой кружке — бражка, а по праздничным по дням мы и девок трям-трям-трям…

— Знают порядок, — шепнул Полелюй. — Я сюда иногда молодых разбойников привожу — показать, как им хорошо и уютно будет у меня в старости. Вот они увидели тебя и подумали… Ребятушки, а где-ка у нас Кот с Дроздом, почему не вижу?

— Полезли на крышу — голубей гонять, — отозвался безносый дедуля.

— А почему мы их со двора на крыше не узрели?

— Так ведь чердак — не ближний свет. К тому же вверх карабкаться… После завтрака ушли, к обеду велели ждать… Они, поди, еще до лестницы не добрались…

— Не буду я ждать, — сказал Жихарь. — Где у вас голубятня?

По дороге на голубятню богатырь думал, что на месте молодого разбойника нипочем бы не соблазнился здешним житьем. Это какое же благоразумие и предусмотрительность надо иметь! Бражку тут явно дают не вволю, а по мерке, насчет же девок и вовсе сомнения огромнейшие…

— Лучше в поле голову потерять! — вслух решил он и высунул голову из чердачного окошка.

— Правду говоришь, родимый! — сказал старичок, который стоял на карачках, дугой выгнув спину. Глаза у старичка с годами не выцвели, сохранили зеленый оттенок и продольный зрачок. На гнутой спине у этого старичка стоял босиком другой, столь же древний, и пытался, помогая себе длинным и вострым носом, отпереть засов на голубятне.

— Кот и Дрозд, спасите меня! — дитячьим голосом сказал Жихарь.

Верхний старичок зашатался и полетел вниз, но не убился, а рассмеялся, подхваченный богатырской рукой…

…Прославленные разбойники даже не удивились, узнав, что их питомец не пал жертвой хищных зверей, не был растерзан поедучими ведьмами, и даже наоборот — прославился и возвысился. В таком возрасте обычно уже ничему не удивляются.

— Говорил же я тебе, старому дураку, — не пропадет! — сказал Дрозд Коту. — После нашей-то науки!

— И я тебе, старому дураку, то же самое толковал! — промурлыкал Кот. Он потерся об Жихаря спиной и разразился хриплым мявом, означавшим не то смех, не то плач.