Кокон

Юэжань Чжан

Много дней я горевал по ежу, а оправившись, снова вспомнил о дедушке. Оказалось, ни бабушка, ни тетя не навещают его в больнице и дома о нем не говорят. Они как будто начисто забыли о его существовании. Наверное, горше всего растениям от того, что о них вечно забывают. А если и медсестры забудут о дедушке? От этой мысли мне стало не по себе, я почувствовал угрызения совести. Вдруг он взял и тихонько умер? После гибели ежа я стал понимать, что жизнь не бесконечна. Однажды я наконец не вытерпел и поделился своей тревогой с бабушкой и тетей.

– Пусть умирает. Все равно больше ничего он сделать не в состоянии, – закатила глаза бабушка.

– Медсестры всегда рядом, они не забудут его покормить, – сказала тетя.

Потом тетя все-таки поддалась на мои уговоры и разрешила, чтобы я каждый день после обеда приходил к ней в больницу.

Бабушке я пообещал, что со всеми ее поручениями буду управляться с утра. Так ко мне вернулась старая привычка навещать дедушку. Если я пропадал из виду, тетя знала, что искать надо в триста семнадцатой палате.

– А ты почтительный ребенок. Обо мне потом будешь так же заботиться? – спросила однажды тетя.

Я подумал немного и кивнул.

Она принесла в палату старое шерстяное одеяло и постелила его на полу. Теперь у меня появилось место для дневного сна. В палате было всего одно узенькое оконце, с наступлением лета его густо оплетал девичий виноград, поэтому внутри всегда стоял полумрак. Из-за постоянной сырости штукатурка отслаивалась, и ее лохмотья походили на огромных мотыльков, приникших к посиневшим от холода стенам. Железная кровать тоже линяла, белая краска на ней трескалась и лупилась.

Долгие часы я просиживал на одеяле под окном, возился с набором полинявших кубиков, единственной игрушкой, которую мне купили, раскрашивал фломастерами черно-белые комиксы на сюжет “Путешествия на Запад” [30] , выщипывал катышки из одеяла, наблюдал за муравьями, спешившими вдоль стены с хлебными крошками над головой. Выпрашивал у тети кусок марли, раскрашивал его красным карандашом и повязывал на голову, чтобы напугать медсестру, когда она придет кормить дедушку. А если было совсем нечем заняться, я ложился животом на подоконник и считал черные головы, проплывающие через ворота больницы. Потом начинал клевать носом, перебирался на одеяло и засыпал.

30

“Путешествие на Запад” – один из классических китайских романов, повествует о путешествии монаха Сюаньцзана и его волшебных спутников в Индию за священными книгами.

На том красном одеяле из скатавшейся шерсти, пропитанном потом, слюной и мочой, я видел много необыкновенных снов. Чтобы войти в эти сны, нужно было стать очень тонким, тоньше карандаша. А потом ползти вперед по длинной узкой трубке, гибкой и эластичной, как тот резиновый зонд, через который сестра кормила дедушку питательным раствором. Трубка туго оборачивалась вокруг моего тела, и я понемногу продвигался вперед, отталкиваясь от стенок. Оказавшись на том конце, я чувствовал себя так, будто заново родился, и ни за что не хотел возвращаться назад.

В тех снах я попадал всегда в одно и то же место, где наяву никогда не бывал. Широкие поля, ветхие низенькие домишки, а дороги только грунтовые. Вокруг меня целая толпа людей, солнце стоит высоко и так палит, что кожа становится фиолетовой, блестит и лоснится. Один человек забрался повыше и неразборчиво кричит в громкоговоритель, а я со всеми вместе скандирую что-то в ответ. Потом люди расходятся и дружно берутся за работу.

Я своими глазами видел, как на поле вырос гигантский пшеничный колос, он тянулся ввысь, пока не проколол облака. А еще видел, как люди разбили на куски медные замки и пилы, побросали их в большой котел и стали варить, а потом эти обломки расплавились, загустели и превратились в кусок серебристой стали. Я тоже хотел вырастить такой колос, а потом залезть по нему на небо.

Но во сне у меня нашлось занятие поважнее. Там я учусь стрелять из ружья, а учит меня дедушка. Правда, он совсем не похож на дедушку с больничной кровати. Он молодой – наверное, папин ровесник, загорелый дочерна, очень худой, с блестящими глазами. Походка у него бравая, все шаги как будто измерены. Я стою, зажатый в толпе, и слушаю человека с громкоговорителем. Но вот появляется дедушка, берет меня за руку и уводит. Хоть он и не похож на дедушку из больницы, я все равно его узнаю. Мне никто не подсказывал, я просто знаю, что это он, и, чтобы не запутаться, про себя называю его дедушкой из сна. Дедушка из сна молчаливый, никогда со мной не заговаривает. Просто ведет к краю поля и бросает мне ружье, чтобы я стрелял в чучело, охраняющее посевы. Наверное, он думает,

что меня не надо учить, что я умею это с рождения. Но скоро выясняется, что я даже не знаю, с какой стороны подойти к этому ружью. Тогда он учит меня держать оружие. Много снов подряд я оказываюсь посреди летнего поля и стою под солнечными лучами, сжимая в руках ружье. Солнце так палит, что я не могу открыть глаза, кажется, волосы горят на голове и я вот-вот упаду в обморок. Так проходит больше десяти дней, наконец я научился крепко держать ружье. Еще как научился – оно лежит в моих руках совершенно неподвижно. Тогда дедушка показывает, как правильно стрелять. Опускает плечи, плавно вскидывает ружье, целится и нажимает на спусковой крючок. Пуля со свистом вылетает из дула и попадает ровно в середину головы того соломенного чучела. Еще один выстрел, теперь в сердце. Дедушкины пули бьют без промаха, движения у него сноровистые и ловкие. Зажав уши, я зачарованно смотрю, как он стреляет. Но потом приходит моя очередь, а я еще немного боюсь звука выстрела, и руки дрожат. Дедушка все равно заставляет меня тренироваться, и даже кровавые мозоли на ладонях не повод отдохнуть.

Когда я все же смог попасть в чучело, дедушка ведет меня стрелять диких уток. В этом деле главное – терпение. Он по-прежнему не объясняет ничего словами, только показывает. Мы лежим в густой траве на берегу пруда, дедушка не мигая смотрит перед собой, дыхание у него медленное и ровное. Вот ему на щеку сел комар, насосался крови и улетел. Потом в моих воспоминаниях эти кадры станут черно-белыми, как старый немой фильм. Я начинаю клевать носом, веки у меня тяжелеют, и вдруг раздается грохот выстрела. Тяжелая мощная птица описывает в небе алую дугу и падает в заросли, расплескивая вокруг белые перья. Я восхищенно хлопаю в ладоши, вскакиваю и со всех ног бегу за птицей. Но когда приходит моя очередь стрелять, я понимаю, до чего же это трудно. Никак не могу успокоить дыхание, от волнения все время хочется пошевелиться, в конце концов я дергаюсь и пугаю птицу. Дедушка очень сердится и отвешивает мне затрещину. Я тру горящую щеку, падаю ничком и снова начинаю целиться. Во сне я как будто не знаю, что такое обида и злость, я хочу одного – научиться как следует стрелять из ружья, а больше ни о чем не думаю. Погружаясь в бесконечные однообразные тренировки, я чувствую себя сильнее и верю, что когда-нибудь стану настоящим мужчиной.

Из-за сосредоточенных тренировок у меня уходит все больше времени на дневной сон. Часто я просыпался только в три часа дня, когда медсестра стаскивала меня с одеяла, чтобы покормить дедушку.

– Зачем опять окно закрыл? – спрашивала медсестра. – Сколько раз тебе говорить, если не проветривать, появятся пролежни!

Сжав губы, я молча хлопал глазами. Я не закрывал окно, ни разу. Это было настоящее чудо. Но по сравнению с чудесами, творившимися у меня во сне, оно казалось ерундой. После ухода медсестры мне хотелось вернуться обратно в сон, я долго лежал на одеяле, но заснуть никак не получалось. Приходилось тренироваться самому, я вставал у окна и целился в голубей пальцами. Бах-бах-бах, бормотал я голубям. Ага, вот вы и убиты.

После смены тетя заходила за мной в палату, и мы шли домой. Как-то раз она спросила, во что я сегодня играл. Я очень хотел рассказать ей свой сон, меня так и подмывало похвастаться, что я научился стрелять. Но, подумав, я все-таки промолчал. Пусть дедушка из сна не запрещал мне рассказывать о тренировках, я все равно чувствовал, что это должен быть наш с ним секрет. А за ужином бабушка и тетя заметили, что я умудрился нагулять себе удивительный аппетит.

Наступил последний день летних каникул, а я так и не подбил ни одной птицы. Дедушка из сна страшно рассердился, снова хотел меня ударить, но я сказал, что завтра начинаются занятия в школе и я больше не смогу к нему приходить. Дедушку это очень огорчило, он отошел к меже и молча закурил. Мне тоже было немного грустно, ведь у дедушки из сна не было других родственников и после моего ухода он останется совсем один. В утешение я пообещал, что буду приходить по выходным. Это дедушку не смягчило, он так и стоял, отвернувшись, тогда я взял его за руку и подцепил дедушкин мизинец своим [31] .

31

Скрещенные мизинцы – детский жест, означающий клятву или обещание.