Кольцо царя Соломона
Шрифт:
Учитывая размеры водяной землеройки, можно было бы назвать это насекомоядное самым страшным хищником из всех позвоночных; более того, кутора может соперничать в этом отношении даже с беспозвоночными, в частности с кровожадной личинкой плавунца, о которой я рассказывал в третьей главе этой книги. А. Е. Врём писал, что водяная землеройка нападает на рыб, которые в шестьдесят раз тяжелее её самой, и убивает их, кусая в глаза и в мозговую часть черепа. Правда, это случалось лишь в том случае, если рыбу выпускали в сосуд, где она не могла спрятаться от своего преследователя. Такую же историю рассказал мне один рыбак с озера Неусидлерзее, который, конечно, не был знаком с сообщением Брема.
Однажды я запустил в аквариум к своим землеройкам большую прудовую лягушку. С тех пор я никогда больше не делал этого — трудно было перенести последовавшую страшную сцену и конец несчастного земноводного. Одна из кутор увидела лягушку, плавающую в аквариуме, и сразу же кинулась на неё, норовя схватить животное за ногу. Хищник был отброшен в сторону, однако не прекратил нападения, и тогда доведённое до отчаяния земноводное выскочило из воды на один из столов. Здесь
Да, природа может быть очень жестокой. Не из жалости большинство крупных хищников убивает свою жертву быстро. Лев мгновенно приканчивает антилопу или буйвола лишь для того, чтобы самому не оказаться раненым. Животному, которое изо дня в день существует охотой, непозволительно получить даже безвредную царапину. Такие царапинки, накапливаясь, в определённый момент стали бы сказываться на успешности самой охоты. Те же самые причины заставляют питона [64] и прочих крупных змей наиболее гуманным образом — в несколько мгновений — убивать хорошо вооружённых млекопитающих, служащих им постоянно пропитанием. Но там, где нет опасности, что жертва нанесёт повреждение убийце, не может быть и речи о какой-нибудь жалости. Ёж, полностью защищённый своей колючей броней от змеиных укусов, постоянно поедает пресмыкающихся начиная с хвоста или с середины туловища, и точно так же куторы обходятся со своей безобидной добычей. Однако человеку лучше воздержаться от осуждения этих наивно-жестоких детей природы, потому что если последняя иногда и выступает против нашего кредо, то разве мы сами не поднимаем руку на животных исключительно ради своего удовольствия, а отнюдь не для того, чтобы обеспечить себя пищей?
64
Питоны (Python) — крупные неядовитые змеи из семейства Удавов. Обитают в Африке и Юго-Восточной Азии, особенно многочисленны в Австралии, Новой Гвинее и на Молуккских островах. Обычно не превышают 3,5–4 м, но сетчатый питон (Python retieulatus) иногда достигает 10 и в длину.
Умственные способности водяных землероек нельзя оценить слишком высоко. Зверюшки стали совершенно ручными, они не боялись меня и не только не пытались укусить за палец, когда я брал их из аквариума, но даже не избегали моей руки. Словно маленькие приручённые грызуны, они лишь пытались протиснуться наружу, если я слишком долго держал их в неплотно сжатом кулаке. Даже в том случае, когда я сажал кутор на стол или на пол, они ничуть не были склонны впадать в панику, напротив — с готовностью брали корм из моих рук и даже охотно заползали под ладонь, если чувствовали, что там находится какое-нибудь лакомство. Если землеройкам, находящимся в столь непривычной обстановке, показывали их гнездовой ящик, то поведение зверьков с очевидностью свидетельствовало, что они способны узнавать своё убежище зрительно. Куторы сразу же направлялись к ящику, а если я передвигал его в сторону, в пределах досягаемости, то зверьки бежали следом с приподнятыми головками.
Одним словом, я действительно мог поздравить себя с приручением землероек — по крайней мере, одного из членов этого семейства.
Когда водяные землеройки находятся в знакомой им обстановке, они необычайно строго следуют своим привычкам. Я уже говорил о том удивительном консерватизме, который каждый раз настойчиво заставляет зверьков проделывать лишний путь при возвращении домой — сначала вспрыгивать на крышку ящика, а уже затем почти кувырком соскакивать в отверстие дверцы. Можно долго рассказывать о том неизменном упорстве, с которым эти животные цепляются за свои однажды приобретённые привычки. Особым, поистине поразительным постоянством отличается их манера следовать однажды избранным путём. Трудно найти другой пример, в отношении которого столь буквально оправдывалась бы известная пословица: «Куда прутик был нагнут, туда и дерево склонилось».
В незнакомой местности куторы никогда не передвигаются быстро, разве что под влиянием крайнего испуга — в этом случае они мчатся вслепую, натыкаются на различные предметы и обычно находят себе ловушку в каком-нибудь глухом тупике. Когда животное не испугано, оно передвигается в новом месте медленно, шаг за шагом, непрерывно ощупывая вибриссами пространство справа и слева от себя. Путь зверька не имеет ничего общего с прямой линией. Сотня случайных факторов определяет поведение водяной землеройки, когда она впервые прокладывает себе дорогу в незнакомом месте. После того как все это повторится несколько раз, кутора, без сомнения, начинает узнавать местность. Землеройка с предельной точностью воспроизводит все те движения, которые проделывала на этом пути ранее. Можно ещё заметить, что животное передвигается быстрее, когда повторяет нечто уже заученное. Попадая на знакомый участок трассы, пройденной уже не один раз, зверёк стартует медленно, он тщательно определяет своё местонахождение при помощи вибрисс. Внезапно он наткнулся на знакомый ориентир и помчался вперёд, тщательнейшим образом повторяя все прыжки и повороты, которые совершал накануне. Но вот путь, уже известный назубок, прервался. Кутора приостанавливается, и, пустив в ход вибриссы, ощупывает ими каждый новый сантиметр. Таким образом, скоростные перебежки все время чередуются с этапами крайне замедленного продвижения. В начальный период обучения землеройка проделывает свой путь с очень малой средней скоростью, ибо стремительные броски вперёд редки и кратковременны. Но постепенно короткие отрезки пути, заученные «наизусть» и пробегаемые с большой скоростью, начинают удлиняться, число их увеличивается, и, наконец, они сливаются друг с другом в непрерывную трассу, которую животное может преодолеть единым броском.
Часто случается так, что посреди тщательно отработанного пути остаётся ещё одно особенно трудное место, и здесь зверёк постоянно теряет свои ориентиры и вынужден прибегнуть к помощи обоняния и осязания. Он энергично обнюхивает и ощупывает все вокруг, пока не находит начало следующего хорошо известного этапа. Таким образом, он соединяет пройденный и оставшийся участки пути. Когда дорога проложена окончательно, кутора отныне столь же прочно привязана к ней, как локомотив — к рельсовому пути. Зверёк не может отклониться в сторону даже на несколько сантиметров. Если ему случится отойти хотя бы на дюйм от дороги, он тотчас же начинает старательно разыскивать знакомые приметы. Можно искусственно спровоцировать землеройку на эти поиски, если внести незначительные изменения в её привычный маршрут. Любое существенное преобразование на пути, по которому животное постоянно следует, приводит его в полное замешательство.
Одна излюбленная тропинка проходила по краю стола вдоль стенки аквариума. Стол был утяжелён двумя камнями, лежавшими сверху, и один из них вплотную примыкал к стеклу аквариума. Поскольку этот камень лежал прямо на пути кутор, в их обычай вошло вспрыгивать на него, а затем соскакивать вниз, что они и проделывали неизменно. Если я убирал камень с его постоянного места и перекладывал на середину стола, землеройка подпрыгивала вверх в том самом месте, где должно было находиться препятствие. Она падала вниз и, ударяясь о крышку стола, казалась весьма сконфуженной. Тут землеройка пускала в ход вибриссы и вела себя так, словно оказалась в совершенно незнакомом месте. Её следующие поступки были ещё более забавны: она возвращалась назад и тщательно обшаривала все вокруг, пока не находила известные ей ориентиры. Затем зверёк становился на прежний путь, пробегал небольшое расстояние и вновь подпрыгивал в воздух, после чего обрушивался вниз точно так же, как несколько секунд назад. Казалось, он только теперь начинал понимать, что его первое падение не есть результат собственной оплошности, но вызвано изменением привычной трассы. Теперь землеройка принималась исследовать образовавшийся перерыв в пути, осторожно ощупывая и обнюхивая то место, где прежде лежал камень. Подобный способ — возвращение к исходной точке и возобновление неудавшейся попытки — напоминал мне образ действий малыша, который читает наизусть стихотворение. Запнувшись, он вновь начинает декламировать с предыдущей строфы.
У крыс и других мелких грызунов запоминание традиционного пути, например при прохождении лабиринта, происходит примерно так же. Однако поведение крысы гораздо более целесообразно — животному никогда не придёт в голову перепрыгивать через воображаемый камень. Ведущая роль стереотипных движений по сравнению с прочими ощущениями — наиболее замечательная особенность водяных землероек. Можно сказать, что зверёк поистине не доверяет своим чувствам, если они сообщают о таких преобразованиях привычной трасы, которые должны повлечь за собой изменения в двигательном стереотипе поведения. Находясь в новой местности, землеройка, без сомнения, заметила бы камень подобного размера и оставила бы его в стороне или же обогнула кругом. Иными словами, её действия вполне отвечали бы конкретной пространственной ситуации. Но если некая привычка сформировалась и укоренилась, то она отныне довлеет над всеми полезными знаниями. Мне неизвестно другое животное, которое было бы рабом своих привычек в столь буквальном смысле слова. К поведению этих насекомоядных неприложима геометрическая аксиома, что прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками. Для куторы кратчайшее расстояние — это всегда привычный путь. И в каком-то смысле зверьки оправдывают своё пристрастие к этому принципу. Они с изумительной скоростью проносятся по однажды проложенной дорожке и приходят в место назначения намного скорее, чем достигли бы его, если бы двигались по прямой, ощупывая и обнюхивая каждый миллиметр пути. Куторы будут всегда держаться привычного маршрута, даже в том случае, если он столь извилист, что многократно пересекается во всех направлениях. Крыса или мышь быстро обнаружили бы, что они делают ненужный крюк, но кутора не способна на это, как не способен игрушечный поезд принять правильное направление на пересечении дорог. Чтобы изменить однажды избранный путь, водяная землеройка должна отказаться от всех своих привычек, но она не может это сделать сразу, а лишь постепенно, спустя длительный период времени. Пройдут недели за неделями, прежде чем петлеобразный обходной путь станет немного короче, но и через несколько месяцев он не станет сколько-нибудь похожим на прямую линию.
Биологическая полезность подобного традиционного маршрута вполне очевидна, если вспомнить, что зрение куторы очень слабо и она не в состоянии передвигаться достаточно быстро, не теряя времени на ориентацию. С другой стороны, такой консерватизм может привести животное к гибели. Известен вполне достоверный случай, когда кутора сломала себе шею, прыгнув в недавно пересохший пруд. Но если оставить в стороне подобные несчастные случаи, было бы поверхностным заклеймить кутору как животное глупое только на том основании, что она каждодневно решает задачу перемещения в пространстве совершенно иначе, чем человек. Напротив, если глубже задуматься над этим явлением, покажется удивительным, насколько различными путями может достигаться один и тот же результат — именно безупречная ориентация в пространстве. С одной стороны, с помощью непосредственных наблюдений, как это делаем мы, с другой — путём заучивания наизусть всех возможных случайностей, которые могут возникнуть в пределах определённой территории.