Кольцо с тайной надписью
Шрифт:
– Короче, это был сосед с того же самого этажа, – с отвращением произнес Стас. – Которого актер хорошо знал и впустил в дом, не опасаясь. И знаешь, из-за чего Фортунатов погиб? Потому что пнул собаку, представь себе. Накануне вечером, сбив девушку, он вернулся домой, весь на взводе, вышел из машины, и к нему подбежала маленькая собачка, с которой гуляла подружка соседа. Актер пнул собаку, наорал на девушку и поднялся к себе. Девушка в слезы, принялась жаловаться своему
Мы с капитаном переглянулись.
– А ведь мы видели убийцу, когда приехали в то утро, – напомнила я. – Помнишь? Молодой человек, который выходил из подъезда, держа на руках собачку. Я еще машинально отметила, какой он высокий…
– А как ваше дело, ну, с Тицианом? – спросил Зарубин. – Слышал я, будто картина должна была поступить в Пушкинский музей, да что-то там застопорилось. Что, владелец передумал?
– Нет, – покачал головой Ласточкин. – Там теперь идет драка за наследство. Мать резво ринулась в бой за состояние дочери и пытается оспорить завещание. А поскольку наследнику абсолютно все равно, получит он деньги Насти или нет, то весьма возможно, что мадам выиграет дело, и тогда картина вскоре окажется на каком-нибудь аукционе.
– Какие страсти вы мне тут рассказываете, – вздохнул Зарубин. – Да, Тициана, я думаю, нам больше не видать. Слишком ценная вещь.
– Самое смешное, что там, похоже, был не только Тициан, – говорю я. – Эксперт, который дружит с моей мамой, изучил архивы и обнаружил, что у графа Караваева были и Тинторетто, и Виже-Лебрен, и даже Рубенс. Но в революцию все они исчезли, зато после расстрела графа обнаружилось где-то с полсотни полотен его собственной работы. В последующие годы большая их часть пропала, и, похоже, навсегда. Из того, что осталось, четыре работы точно принадлежат графу и не являются маскировкой старых картин, а о судьбе пятой
– А что Мартынов? – спросил Ласточкин. – Как его дело?
– Крепкий орешек, – вздохнул Зарубин. – Наш коллега по особо важным делам колет его помаленьку, конечно, и в конце концов расколет. Да и деваться полковнику особо некуда. Стекловы очень хотят упечь его пожизненно, да и родственники других жертв тоже с удовольствием сплясали бы на его похоронах. В принципе, их можно понять. Больно хладнокровно этот гад людей убивал. И главное, следователь никак не может от него добиться, зачем он это делал. Жадность, что ли, одолела? Так он и так вроде не бедствовал.
– Чужая душа – потемки, – заметил капитан. – И вообще, ну его куда подальше. Единственное, чему я рад, – что все-таки раскрыл это дело. Хотя все, казалось бы, было против меня.
– Ну, вы с Лизой у нас известные везунчики, – двусмысленным тоном протянул Стас.
– А в нашей работе без этого никак, – серьезно ответил Ласточкин.
– Вы еще жениться не собираетесь, а? – спросил Стас. – На свадьбу не забудьте меня пригласить!
– Пригласим, пригласим, – проворчала я, – куда же мы денемся!
Однако пока что нас самих пригласили на свадьбу, на которую мы пришли с большим удовольствием, так как без нас будущие супруги вообще не познакомились бы. Молодоженами были Игорь Орлов, отец Николки, и Марина Федоровна, хозяйка Клеопатры. Завидев меня, попугаиха надулась и проворчала:
– Супчик-супчик!
Но Николка почесал ей шейку, и она сразу же успокоилась.
– А у нас теперь целых восемь попугаев, – гордо сообщил он мне.
– Да? – недоверчиво спросил Ласточкин. – А остальные шесть откуда взялись?
– Как это – откуда? – обиделся Николка. – Ну вы и даете! Взрослые люди, а не знаете таких простых вещей!
Мы с Ласточкиным переглянулись и разразились хохотом. Вот, значит, что означала та возня на сейфе в нашем кабинете! Попугаи, судя по всему, решили не тратить времени даром.
– Ну что, Флинт, – спросила я у нашего главного свидетеля, – тебе нравится быть папашей?
– Спрашиваешь! – обиделся он.
– Флинт, ты просто прелесть! – засмеялась я.
– Только ты меня и ценишь! – вздохнул попугай. – Дай орешков.
Ласточкин протянул мне пакетик, и я насыпала попугаю его любимое лакомство.
– Ну, – сказал капитан, – я рад. Главное, что ты, Флинт, попал в хорошие руки.
– Главное, – важно сказал Флинт, – чтобы все на свете было хорошо!
Мы с ним были совершенно согласны.