Кольцо времени

Галихин Сергей Владимирович

К гостям вышел хозяин — толстый усатый итальянец доброй наружности. Он был очень рад посетителям: широко улыбнулся и жестами пригласил сесть за стол.

Через несколько минут на столе красовалась бутыль красного вина, странной формы сыр и блюдо с темной копченой ветчиной.

— Я только сейчас понял, что опять проголодался, — сказал Вовка, уминая пятый кусок ветчины.

— Эй! Водителю не наливайте! — испугался Стас.

— Друзья мои, спокойно, — ответил Бондарь, — в Италии не возбраняется отведать немного вина, даже если ты за рулем.

Узнав, куда направляются

его гости, хозяин проникся к ним еще большим уважением и сделал при оплате солидную скидку.

— Даже не ожидал, что в этой горной глухомани принимают к оплате наши пластиковые карточки, — удивился Стас.

Хозяин проводил гостей до машины, пожелал счастливого пути и хорошего дня.

— Нет, Италия — это определенно счастливая страна, — провозгласил Юра, садясь в машину.

Монастырская стена выросла из-за поворота совершенно неожиданно. Бондарь предложил водителю пройтись с ними по монастырю, но тот изъявил желание подождать путешественников в машине и заодно подремать.

— Дело хорошее, — сказал Стас.

На входе в монастырские ворота гостей встретил пожилой сторож. Внимательно оглядел всех пришедших, задержавшись взглядом на лице Бондаря. Жестом пригласил следовать за ним.

К прохладе древних каменных плит примешивались запахи сушеных трав и имбирной настойки — едва уловимые ароматы прошлого. Гости пересекли светлый внутренний двор, над которым возвышался большой циферблат с одной стрелкой, навечно застывшей между цифрами два и три.

— А почему часы не работают? — полюбопытствовал Вовка.

— Уникальный механизм был украден много лет назад, — терпеливо объяснил сторож, — а новый так и не сделали. После того, как монастырь превратили в музей, средств на его содержание выделяется все меньше.

— А я был уверен, что монастыри и церкви закрывают только у нас, — сказал Юра.

— Монастыри и церкви не закрывают, — спокойно ответил сторож, — их упраздняют. Если, к примеру, все монахи умерли, а приход распался.

— Все монахи этого монастыря умерли? — спросил Юра.

— В основном... — тихо ответил сторож. — Но бродит в здешних местах легенда, что часть братьев этой обители ушла куда-то высоко в горы, где нашла убежище в пещерах и развалинах древних построек, оставленных неизвестно кем. И тайно молится там о судьбе мира...

Путешественники молчали.

— Но это всего лишь легенда, — добавил сторож. — Одна из многих, что рассказывают местные старожилы.

Помолчав немного, сторож двинулся дальше по гулкому полутемному коридору.

— Здесь, в монастыре Картезианского ордена, — продолжал он, — когда-то жили тридцать братьев. Каждый из них имел собственную келью и маленький внутренний дворик с садом и розарием, которые, по замыслу, изображали Рай.

Сторож повернул ключ и открыл одну из многочисленных дверей в стене.

— Действительно, очень приятное место, — сказал Тамара.

Сад и розарий занимали небольшой квадратный внутренний дворик. Сторож объяснил, что каменный пол устлан толстым слоем земли и засажен розовыми кустами.

— Я хочу сесть вон на ту скамейку и подумать о бренности бытия... — сказала Тамара.

Слова

ее не разошлись с делом. Юра и Стас последовали Тамариному примеру и сели рядом.

Скамейка нагрелась на солнце, и сидеть на ней было тепло и очень уютно. На лежащую здесь же каменную плиту с высеченной витиеватой латинской фразой вбежала юркая ящерица. С любопытством посмотрела в сторону Тамары и убежала прочь по каким-то своим делам.

— Стас, а что здесь написано? — спросил Вовка, потрогав надпись на каменной плите.

Стас нахмурил лоб и понял, что у него нет никаких идей.

— Григорий Ефимович, помогите, пожалуйста...

Бондарь поводил пальцами по буквам, пошевелил губами и сказал:

— С некоторой натяжкой можно перевести, как «Летай иль ползай, конец известен». Спорное утверждение. Особенно когда... — он вдруг закатил глаза и процитировал, — «...когда над тобой ослепительно чистое небо, вокруг поют птицы, а воздух напоен ароматами гор и позднего лета...».

— А это кто? — спросила Тамара, поднимаясь со скамейки.

— Антонио Финнокьяро. Флоренция, шестнадцатый век. В переводе Толоконникова.

Сторож провел путешественников по длинному коридору, открыл дверь и сказал:

— Мы с вами попали в основную церковь монастыря.

Юра в этот момент хотел что-то спросить у Бондаря, но, взглянув на него, увидел, что тот побледнел. Юра решил отложить свой вопрос. Однако Бондарь очень быстро совладал с собой и шагнул за порог массивной двери. Юра немного задержался у входа и внимательно оглядел интерьер церкви.

— В богослужениях Картезианского ордена никогда не использовался орган, — продолжал объяснять сторож.

Бондарь машинально бубнил перевод. Стас горячо объяснял Тамаре:

— Видишь, древние фрески изображают жизнь святых в ее средневеково-католическом понимании: «Верь и не усомнись!». Кто бы с этим спорил, но зачем же вот так грозно и с таким выражением лица, как вон у того лысого монаха на стене?

Звуки человеческой речи ударялись о высокие своды, соединялись в странном симбиозе, и уже казалось, что это статуи святых, стоящие у стен, о чем-то беседуют между собой.

Сторож достал из кармана небольшой пульт дистанционного управления и нажал одну из кнопок. Церковь наполнили сдержанные звуки григорианского хорала, льющиеся из невидимых колонок.

— Эти ноты не так давно обнаружили в библиотеке монастыря, — пояснил сторож.

— Они были написаны на нотоносце из четырех линеек — пятую в то время еще не изобрели.

«Libera me, Domine-e, de morte aeterna-a...» [21] , — негромко, но внятно раздавалось под сводами. Казалось, все окружающее пространство внимало этим словам: слегка померк свет за узкими окнами, — очевидно солнце прикрылось небольшим облаком, — строже стали лица монахов на древних фресках, заострились контуры мраморных статуй у стен...

21

«Освободи меня, Господи, от смерти вечной» (лат.)