Кольцо зла
Шрифт:
– Я спою для тебя, – пэри взяла в руки лютню, висевшую за спиной на тоненьком ремешке, и, усевшись посреди шатра на скрещенные ноги, тронула пальцами струны. Звякнули золотые браслеты, и тоненький голос затянул песню:
Вчера, обитель бросив, я спустился в винный погребок,Чтоб о трущобах расспросить, чей кров ветшающий убог.Иван с удовольствием слушал, предполагая, насколько далеко зайдут потуги хозяина ублажить гостя, и – главное – зачем купцу все это нужно? Дождавшись
– Откуда ты, благоуханный цветок Востока? – прошептал Иван на фарси.
– Нишапур, – пэри отложила в сторону лютню.
– Как твое прекрасное имя?
– Азаль.
– Ты – поклонница Заратустры?
Девчонка кивнула и, лукаво улыбнувшись, стянула через голову лиф, обнажив небольшую, но чрезвычайно красивую грудь – смуглую, с упругими темно-коричневыми сосками.
– Ласкай меня, – схватив ладонь Ивана, Азаль приложила ее к груди. – Сними же с меня шальвары и целуй же, целуй…
Девушка прямо-таки впилась в губы Раничева, и тот вдруг со всей отчетливостью осознал, что ничего уже не сможет с собою поделать… да и, честно сказать, не собирался ничего делать, дают – бери!
Нежно погладив девушку по спине, Иван ощутил, как нежные пальчики расстегивают на нем одежду. Миг – и полетели в стороны полукафтан, пояс, рубаха… и желтые шелковые шальвары…
Она оказалась искусной в любви, настолько искусной, что на какое-то время Иван, казалось, позабыл обо всем. Да и не было вокруг ничего, кроме гибкого смуглого тела, жара любви и сияющих глаз, так похожих на звезды.
А потом пэри оделась и тут же – будто бы специально ждал – в шатер вернулся хозяин, за которым маячил угрюмый парень лет двадцати в коротком дырявом халате и круглой засаленной шапочке. Девушка незаметно выскользнула наружу, а купец, словно бы не заметив ее ухода, уселся на атласные подушки и, широко улыбнувшись, кратко представил парня:
– Карим-ургенчи.
– Давно ль с родины? – безо всяких восточных витиеватостей – времени на них не было – сразу же поинтересовался Иван.
– С полгода как, – хмуро отозвался парень и почему-то посмотрел на купца.
– А в Самарканде ты бывал когда-нибудь? – продолжал Раничев. – Или, может, кто-нибудь из твоих знакомых бывал?
– Б-бывал, – как показалось Ивану, несколько озадаченно отозвался парень. – Я.
– А случайно не слыхал там ничего о колдунах из Магриба?
– О колдунах? – Карим закивал. – Конечно, слыхал, мой господин. Много слыхал, много…
– И что же именно?
– Карим бедный человек, – купец Исфаган абу-Ширк вдруг пошевелил пальцами. – Очень бедный.
– Ах да, – Иван усмехнулся и, достав дирхем, протянул Кариму. Тот схватил монету с какой-то ненасытной жадностью и, воровато оглянувшись, хотел было запихнуть ее за щеку, но, уловив осуждающий взгляд купца, передумал и просто зажал серебряху в ладони.
– Ну? – нетерпеливо поторопил Раничев.
– Не знаю, кто тебе нужен, мой господин, – кинув
– Магрибинец Хасан ад-Рушдия, – быстро промолвил Иван. – Или, хотя бы, Кара-Исфаган… Слыхал про таких?
– С-слыхал, – сглотнув слюну, как-то не очень уверенно отозвался парень. Круглое лицо его вдруг покрылось потом, лоб избороздили морщины. – Слыхал про обоих. И про магрибинца, и про… про второго.
– И что же ты про них слыхал?
– Э-э, – Карим запнулся. – Да всякое… Колдуют, – он снова посмотрел на купца, этак настороженно-вопросительно.
– Значит, ад-Рушдия в Самарканде, – почесал голову Раничев. – Или, крайней мере, был там полгода назад… Так?
– Так, – тут же кивнул Карим. – Что еще ты желаешь узнать, мой господин?
– Карим очень, очень беден, – льстиво улыбнулся торговец. – И все семья его живет в бедности.
Раничев снова вытащил из калиты дирхем… Потом еще один, и еще… С каждой монетой Карим становился все более разговорчивым и вот уже даже заулыбался. Кто-то из приказчиков, заглянув в шатер, почтительно позвал купца, и тот вышел, почти сразу вернувшись, и с поклоном сказал:
– К сожалению, мы скоро должны отплывать, почтеннейший господин. Благодарю за посещение моего скромного судна.
Кивнув, Раничев простился с торговцем и, спустившись по сходням, покинул судно. По палубе забегали матросы и, отдавал концы, струг медленно отвалил от берега.
– А ведь развели! – стукнув себе по коленкам, внезапно захохотал Иван. – На десять дирхемов развели, сволочи! И поделом – неча простака корчить.
Столь простая мысль пришла к нему только что, родившись от простого сопоставления: Карим-ургенчи отвечал утвердительно на каждый вопрос Раничева, правда, отделывался общими фразами и ничего конкретного не сказал. «В Самарканде ли ад-Рушдия? О да, да…» С таким же успехом можно было бы поинтересоваться, не приехала ли в Ургенч с гастролями группа «Дип Перпл»? «О да, да, конечно, приехала!» Развели, развели, что и говорить – ловко! Молодец, купчина, сразу видать – опытный, поднаторевший в своем непростом искусстве торговец, не упускающий даже малейшей возможности срубить халавяные бабки – «Карим очень беден, очень». Недаром купец столько времени инструктировал своего матроса, а гостю, чтобы не очень скучал, подсунул продажную девку, надо сказать, весьма неплохую. Стоило это удовольствие десятка дирхемов? Скорее, да… Значит, выходит, не так уж и развели, и никто никому не должен. Но все равно – сволочи! Ловко!
Подробно проинструктировав Онфима по поводу того, что следует вызнавать у проходящих корабельщиков, Иван, не торопясь, поехал назад, в усадьбу. Хмурилось. Легкие облачка все больше и больше затягивали небо, и солнце тускло светилось сквозь них маленькой оранжевой свечкой. Дождя, правда, еще не было, но вскоре вполне мог и грянуть, а то – и вместе с грозою.
С тревогой посмотрев в небо, Раничев пришпорил коня. Что ж, пусть будет дождь, коль уж ничего с этим не поделаешь, лишь бы только не зарядил на несколько дней, дал бы закончить сев, а уж после – пожалуйста, дожди себе, хоть задождися!