Колдовской круг
Шрифт:
— Не остроумно, к тому же это плагиат. Эта фраза принадлежит Илье Эренбургу.
— С тобой неинтересно, Мануэль. У тебя есть ответы на все вопросы, только я не со всеми соглашусь. Назови свое настоящее имя!
— Мануэль.
4.7
Ярко освещенный квадратный зал с аскетическим интерьером, чтобы ничто не отвлекало внимания посетителей музея от выставленного здесь сокровища. Не в пример другим полупустым помещениям Лувра, бывшего королевского дворца, тут постоянно толпится народ, что заставляет меня все время маневрировать, продвигаясь вперед. Огромную, на всю стену, картину с античным сюжетом, несмотря на мастерское исполнение и известное имя художника, удостаиваю лишь беглого взгляда. Мой немаленький рост плюс десятисантиметровые каблуки позволяют увидеть в небольшой нише за пуленепробиваемым стеклом изображение круглолицей улыбчивой женщины на доске из тополя. У нее ускользающий лукавый взгляд и легкая, но многозначительная улыбка, хорошо мне знакомая. «Неужели это она? Как же это я раньше не обратила внимания на такое сходство?!» Сердце затрепетало от неожиданной догадки.
Я уже в первых рядах, но до картины еще шагов пять, и это пространство строго контролируют секьюрити в темных костюмах, мгновенно пресекая попытки приблизиться к картине.
Наваждение рассеивается, и я еле сдерживаюсь, чтобы нервно не рассмеяться: это не Лувр, а всего лишь «Мыстецький Арсенал» в Киеве. Огромные помещения бывшего военного завода больше похожи на крепостные казематы.
К моему сожалению, знакомство с Парижем не состоялось, а ведь у меня были грандиозные планы! Хотелось побывать на Пикадилли, Монмартре, в Латинском квартале, на Эйфелевой башне, в Версале и, конечно, в Лувре. Как чудесно было бы покофеманить в знаменитых парижских кафешантанах под хрипловатые голоса шансонье. Мануэль поломал мои планы — отвез в аэропорт Болоньи, и я полетела прямым рейсом в Киев.
Я распрощалась с библиотекой и снова вернулась в газету. Сегодня у меня первое задание: написать статью о передвижной выставке «Гений да Винчи».
О мастерстве и прозорливости великого итальянца эпохи Возрождения говорят представленные в залах музея многочисленные экспонаты: сделанные по его эскизам изобретенные им механизмы и инструменты и голографические изображения его картин. Прообразы летательных и подводных аппаратов, водолазного костюма, хитроумных механизмов, способных поднять воду на нужную высоту или спустить ее в канализацию. К сожалению, во время моего путешествия в Средневековье мне не удалось встретиться с гениальным изобретателем и художником, что, несомненно, придало бы колорита статье.
В зале, заставившем меня перенестись в своих фантазиях в Лувр, находится лишь одна картина — «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо», но во множестве экземпляров, и я теряюсь от количества ликов улыбчивой мадонны, глядящей на меня со всех сторон. Голографические изображения знаменитой флорентийки отличаются размерами; по сравнению с одними я пигмейка, с другими — великанша. Поражают и необычные ракурсы, тут можно увидеть весь процесс создания картины и даже ее «изнанку». Мое внимание привлекла небольшая голограмма, словно парящая в центре зала, и из таблички на раме узнаю, что она ничем не отличается от оригинала в Лувре. Благо, здесь нет луврских секьюрити, и у меня есть возможность рассмотреть картину вблизи.
— Здравствуй, графиня Катарина, — шепчу, стоя перед портретом. — Вот и довелось нам вновь встретиться через пять веков. Здесь ты не та, амбициозная и непреклонная в своем желании достичь цели, какой я видела тебя воочию. Нередко у тебя было жесткое, непреклонное выражение лица, ты была готова объявить войну всему миру, лишь бы было по-твоему. Помню твое лицо в свете пожарищ семьи Орчиолли, когда крики умирающих и раненых вызвали у тебя слезы, но воля диктовала идти до конца, даже если это будет ад. Видела тебя во многих ипостасях: в азарте охоты и окрыленную безумной любовью к Джакомо, радующуюся и печалящуюся, восторженную и гневную, добрую и беспощадную. Когда Леонардо писал с тебя эту картину, ты уже лишилась всего: графства, власти, богатства, молодости, но получила возможность стать самой собой. Тебе понравилось быть собой? Не думаю. Тебе, все время меняющей свои лики в зависимости от обстоятельств, рабе долга и власти, это оказалось не под силу. Великий мастер кисти смог передать, что в тебе скрыта тайна, но так и не смог ее разгадать, и до конца жизни не расставался с этим портретом.
Остаться надолго один на один с портретом не получилось: группа экскурсантов появилась словно ниоткуда и мгновенно заполнила все пространство, как кочевники степь. Полная женщина-экскурсовод хорошо поставленным голосом стала бодренько рассказывать:
— Перед вами самый загадочный и знаменитый портрет кисти Леонардо да Винчи, вызывающий множество вопросов. Кто изображен на полотне? Отчего выражение лица меняется в зависимости от освещения, как будто оно живое? Почему, с какой стороны вы бы не подошли к портрету, она смотрит на вас? О таинственной, почти магической силе «Моны Лизы» написано много. Приведу слова известного искусствоведа, профессора Рихарда Мутера.
Экскурсовод раскрыла потрепанный блокнот, словно собиралась зачитать цитату, но продекламировала наизусть, с чувством:
— Особенно завораживает зрителя демоническая обворожительность этой улыбки. Сотни поэтов и писателей писали об этой женщине, которая кажется то обольстительно улыбающейся, то застывшей, холодно и бездушно смотрящей в пространство, и никто не разгадал ее улыбку, никто не истолковал ее мысли. Все, даже пейзаж, таинственно, подобно сновидению, трепетно, как предгрозовое марево чувственности.
Экскурсовод делает многозначительную паузу, чтобы смысл ее слов дошел до сознания экскурсантов. Я целиком и полностью согласна с этими словами. В Катарине постоянно ощущалась некая двойственность, которую сумел передать Леонардо в ее улыбке.
— Не обошел своим вниманием улыбку Джоконды и известный психиатр Зигмунд Фрейд. — Экскурсовод читает из своей шпаргалки: — «Кто представляет картины Леонардо, у того всплывает воспоминание о странной, пленительной и загадочной улыбке, затаившейся на губах его женских образов».
— Как по мне, у нее улыбка не совсем доброжелательная, словно она задумала что-то нехорошее, — громко высказался долговязый парень.
— Что ты такое говоришь? — набросилась на него его спутница, маленькая, полненькая, с чертиками в глазах.
— С вами солидарен философ Лосев, назвавший ее улыбку бесовской, — одобрительно улыбнулась парню экскурсовод, словно учитель непослушному, но талантливому ученику. — Он отзывается о ней крайне негативно: «Ведь стоит только всмотреться, как можно без труда заметить, что она, собственно говоря, совсем не улыбается. Это не улыбка, но хищная физиономия с холодными глазами и отчетливым знанием беспомощности той жертвы, которой Джоконда хочет овладеть и в которой, кроме слабости, она рассчитывает еще и на бессилие перед овладевшим ею скверным чувством».
— He-а, это молодая красивая женщина, и на лице у нее добрая улыбка, — возразила высокая энергичная женщина в теплом костюме, плаще и с зонтиком-тростью.
— Не такая она и молодая! — заметил долговязый парень.
— Если на портрете изображена Мона Лиза, то в 1503 году, когда был написан портрет, ей было двадцать четыре, — вставила экскурсовод, с улыбкой наблюдая за тем, как разгорается спор.
— Да тут ей гораздо больше, чем тридцатник! — перекрыл своим голосом поднявшийся шум долговязый. — И улыбка у нее ехидная, видно, дамочка себе на уме!