Колдовской мир: Трое против колдовского мира. Волшебник колдовского мира. Волшебница колдовского мира
Шрифт:
Может быть, с помощью какой-то своей магии ей удалось ненадолго ввести Динзиля в оцепенение — не знаю. Но Орсия была уже рядом со мной, а он всё ещё стоял на месте. Она вонзила остриё рога себе в ладонь, и из раны хлынула кровь. Орсия схватила мою онемевшую лапу и вымазала её алой кровью; я почувствовал в ладони покалывание возвращающейся жизни и увидел, что отвратительная жабья плоть сходит, и из неё появляются человеческие пальцы. Я схватился за меч.
Враг надвигался на нас во всеоружии тайного знания.
Словно кузнечный молот против муравья, он обратил против нас с Орсией все силы, которые собирался бросить на Долину. Это был поистине роковой момент. И тогда я решил прибегнуть к крайнему средству.
Вскочив на ноги, заслоняя собой Орсию и тело сестры, я поднял над головой меч, словно приветствуя некого верховного владыку, и произнёс те слов а…
Когда мы заметили врагов, солнце только что село. Сгущавшиеся сумерки словно были частью нагнетаемой злой силы. Теперь же внезапной, ослепительно яркой вспышкой засиял день. Я почувствовал, как энергия этого света ударила в меч, прошла по нему сквозь моё тело и снова вырвалась наружу. Я оглох, ослеп. И всё-таки услышал о т в е т — и увидел…
Нет, мне не описать, что я увидел. Это были все тёмные силы, выпущенные в Эскоре во время древних битв. Как Динзиль всеми средствами стремился найти один из ключей, так я, случайно и от отчаяния, нашёл другой.
Я превратился в канал для энергии, ответившей на мой призыв, и она прошла через меня. Я стал не человеком, а дверью, открывшей ей путь в наше пространство и время.
Что произошло, я не видел. Но ушла эта энергия так же внезапно, как и явилась. Я лежал, беспомощный, на земле, а в небесах бушевала неслыханной мощи гроза, и только вспышки молний разрывали кромешный мрак. Я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, словно все жизненные силы во мне истощились. Я дышал, видел молнии, чувствовал, как по мне хлещет ледяной дождь — и всё.
Время от времени я проваливался в небытие, потом снова приходил в себя. В голове слабо шевелились мысли, а тело было неподвижно. Казалось, прошла целая вечность. Наконец я позвал:
— Орсия!
Она не откликалась, и я продолжал звать — это было единственное, что связывало меня с внешним миром. Я чувствовал, что если перестану звать, то провалюсь в пустоту и уже навсегда останусь там.
— Орсия!
— Кимок… — уловил я мысленный ответ.
Это подействовало на меня, как вода на умирающего от жажды. Я попробовал приподняться и обнаружил, что теперь могу шевелиться, хотя и лежу засыпанный землёй и мелкими камнями. Онемевшее тело начинало чувствовать боль.
— Орсия, где ты?
— Здесь…
Я пополз — едва приподнимаясь, но пополз. Затем, пошарив перед собой, нащупал тело, и мою руку сжали перепончатые пальцы. Мы с Орсией придвинулись друг к другу, дождь стихал, молнии ударяли в дальние гряды скал. Гроза уходила. Мы лежали рядом молча, радуясь, что оба уцелели.
Наступило утро. Мы лежали на уступе, где Динзиль пытался с помощью тайной силы перевернуть мир. Из-за оползня мы едва не оказались в ловушке. Но врагов нигде не было видно.
— Каттея! — ко мне вернулась память.
— Она там… — Орсия уже ползла к телу, наполовину засыпанному землёй. Голова сестры всё ещё была обмотана зелёным шарфом. Я потянулся к нему и, посмотрев на руки, которые вернула мне Орсия, принялся неистово откапывать тело Каттеи.
Я перетащил его на ровное место и, опустив на спину, сложил ей лапы на груди. Теперь никто не узнает, какой она стала и почему, подумал я, и вдруг под рукой у себя почувствовал слабое биение сердца — сестра была жива!
— Орсия, — я повернулся к кроганке, — ты… ты вернула мне руки. Могу ли я вернуть Каттее её руки и лицо?
Орсия, ползая на коленях, оглядывалась вокруг, искала что-то среди обломков.
— Рог… — слезы навернулись ей на глаза и побежали по щекам. — Он пропал.
Вдруг неподалёку что-то блеснуло, я подполз и стал копать, ломая ногти. Пальцы мои снова сомкнулись на рукояти. Я потянул за неё и вытащил из земли короткий обломок меча — не блестящий, а тусклый, почерневший. Я попробовал его большим пальцем: он был острый.
Я вернулся к Каттее и сорвал с её чудовищной головы выцветший шарф. Затем обломком меча я нанёс себе рану и оросил своей кровью сначала голову, а потом лапы Каттеи. И на моих глазах произошла перемена: бурая шкура исчезла, лицо сестры и её нежные руки освободились от своей жуткой оболочки. Обняв Каттею, я заплакал. Она шевельнулась и медленно раскрыла глаза: в них стояли недоумение и растерянность. Я попробовал позвать её мысленно и встретил сначала изумление, а потом — страх. Она стала вырываться от меня, словно я был каким-то кошмарным чудовищем.
Орсия схватила её за руки и, держа их крепко, но осторожно, повторяла:
— Всё хорошо, сестра. Не бойся. Всё хорошо.
Каттея, прильнув к ней, с опаской смотрела на меня.
Я отошёл и окинул взглядом разрушения, произведённые бурей. Среди каменных обломков виднелись чьи-то тела, но ничто не двигалось под великолепными лучами восходящего солнца.
— Как она? — спросил я у подошедшей Орсии.
— Хорошо… она чувствует себя хорошо… Но… Кимок… она забыла, кто она… И утратила Силу.
— Навсегда? — я не мог представить себе Каттею лишённой Дара.
— Этого я не знаю, — ответила Орсия. — Теперь она такая, какой была бы и раньше, если бы не родилась колдуньей — милая, добрая девушка, и она очень нуждается теперь в твоей помощи. Но не пытайся напоминать ей о прошлом.
Итак, когда мы вернулись в Долину, сестра уже не была прежней. И никто, в том числе и ни одна колдунья, не мог бы сказать, станет ли она когда-нибудь снова той же Каттеей, какой мы знали её. Но силы Тьмы потерпели второе поражение, и в Эскоре воцарилось спокойствие, хотя мрак рассеялся ещё не до конца, и повесть о нас троих была ещё далека от своего завершения.