Колдовской мир: Трое против колдовского мира. Волшебник колдовского мира. Волшебница колдовского мира
Шрифт:
— Если тебя смущает это, брат, то напрасно. Я научился владеть левой рукой ничуть не хуже, чем правой. Завтра я подвешу клинок к своему поясу так, чтобы им можно было пользоваться.
— Не обижайся, — сказал я. — Я чувствую, что нам не избежать кровопролития.
— Возможно, ты прав, — ответил он. — Но лучше с оружием в руках бороться за себя там, — он кивнул на восток, — чем вернуться назад.
Я огляделся. Луна светила так ярко, что было не по себе. Кимок выбрал наблюдательную площадку на краю уступа, идущего по краю ущелья, где мы находились; но отсюда не прослеживалась тропа, по которой мы пришли, и это не давало мне покоя.
— Пойду посмотрю, что там внизу, — сказал я. При такой лунище над головой я без труда спустился по склону и, добравшись до его излома, заглянул вниз. Мы потратили целый день, чтобы от подножья горы подняться сюда. Здесь не было ни деревьев, ни кустов — ничего не мешало обзору. Я вытащил из поясного кармана трубу с линзами и навёл её в ту сторону, откуда мы пришли.
Вдали отдельными точками мерцали огни костров. Наши преследователи не только не старались как-то их скрыть, а наоборот, делали всё, чтобы те горели поярче, давая тем самым понять, что они ждут нашего возвращения. Я насчитал около двадцати огней и усмехнулся — сколько внимания трём беглецам! Судя по своему воинскому опыту, я заключил, что нас поджидало внизу человек сто, не меньше — целое войско. Среди них наверняка были и те, кто хорошо знал и меня, и Кимока. Свободные от патрулирования южной границы, они могли быть теперь использованы для погони за нами.
Неужели мы и впрямь в ловушке? Я повернулся назад и поглядел на скалистую стену, преграждавшую нам путь. Внимательно осмотрев её в трубу, от северного края до южного, я не заметил ничего такого, что могло бы подсказать, где следует взбираться по ней. И тогда я подумал о тех, кто сидел сейчас у костров: «Остановятся ли они у какой-то условной черты или же продолжат преследование?»
Я вернулся к Кимоку.
— Значит, они собрались в долине и ждут нас… — Кимок угадал увиденное мною.
— Да, — сказал я. — Судя по кострам, там целый отряд.
— Должно быть, они обещали Мудрейшим, что не вернутся без нас. Но я сомневаюсь, что они способны добраться сюда.
— Ты знаешь, я не смог высмотреть ещё какого-нибудь пути наверх, кроме как по скале, — сказал я, дав понять, что меня беспокоит, как быть с Каттеей.
— Не волнуйся, Кайлан. Каттея сможет подняться по скале, — ответил он.
— Ты считаешь, что она способна карабкаться по ней вслепую? — удивился я.
— Не совсем так. С ней буду я — в связке, и мысленный контакт со мной заменит ей зрение. Ты же будешь прокладывать путь — как сам уже догадался.
Я рассмеялся.
— Кимок, может, нам вообще обходиться без слов? Ты улавливаешь каждую мою мысль…
— Ты уверен? — спросил он. — Ты что, знаешь все мои мысли?
Я задумался. Он был прав, во всяком случае, в том, что касалось меня. Я мог вступать в мысленный контакт и с ним, и с Каттеей; но этот контакт возникал как будто сам по себе и так же, независимо от моей воли, пропадал. Обычно он устанавливался, когда мы сосредотачивались на чём-то, касающемся нас троих. Но когда Кимок не хотел того, я не мог угадать его мысли.
— Так же, как и я твои, — мгновенно отозвался он. — Мы можем быть единой волей, если того требует случай, но всегда каждый из нас будет оставаться отдельной личностью — со своими мыслями, со своими нуждами и со своей судьбой.
— И это прекрасно! — сказал я, не задумываясь.
— А иначе быть и не может. В противном случае мы были бы подобны тем, кого колдеры использовали как рабов, — ходячими мертвецами, лишёнными души и разума. Достаточно того, что мы можем приоткрыть свои мысли друг другу, когда это необходимо. Разум — это сокровенное.
— Завтра, когда я буду прокладывать вам путь, я постараюсь быть сосредоточенным и запоминать каждый выступ и каждую трещину, — пообещал я. — Быть может, это позволит Каттее видеть путь с завязанными глазами.
— Будем надеяться. Но поскольку это требует большого напряжения воли, нам придётся делать это по очереди. И ещё… — Он снова вытянул покалеченную руку и попытался сжать её в кулак. — Прошу, не считай меня калекой. Пусть эти пальцы и не гнутся, но все другие хорошо подчиняются мне.
Я в этом и не сомневался. Кимок встал и засунул самострел в кобуру. Я сменил его на вахте, дав ему возможность подремать. Мы договорились с ним не тревожить этой ночью Каттею — завтра ей предстояло бороться с чарами, которые наложили на неё колдуньи.
Всматриваясь в склоны ущелья, я ловил себя на том, что подлунное сияние завораживает меня. Рассеянный серебристый свет странным образом мешал ясно видеть — как то марево, которое заслоняло тогда от нас Обитель. Этот свет дурманил мозг и притуплял мысли.
Я не мог больше выносить отупляющего оцепенения — покинул уступ и принялся ходить поперёк ущелья, стараясь не останавливать надолго взгляд ни на чём. Незаметно для себя я оказался на том месте, где мы оставили стреноженными наших коней. Я обратил внимание на то, что их движения были чрезмерно замедленными, как будто они находились в каком-то полусонном состоянии, которое вряд ли можно было объяснить усталостью. Похоже, что воздействие, которому так долго подвергались люди древней расы и которое исказило их мышление, в какой-то мере затронуло и мозг животных.
Мы не могли взять коней с собой — зато они могли сослужить нам ещё одну службу. Я снял с них путы, оседлал их, надел удила и, накинув уздечки на луки седел, завязал их там. Пока я седлал коней, они заметно оживились.
Я приготовился было мысленным усилием направить их вниз по тропе, как вдруг услышал за спиной какой-то шорох. Резко обернувшись и схватившись за рукоять самострела, я увидел Каттею, которая стояла поблизости и развязывала платок, закрывавший ей глаза. Сдёрнув повязку, она посмотрела на меня, щурясь, как близорукая.