Колдун из Темногорска
Шрифт:
Вторая дверь кабинета выходила на крыльцо и, отворяя ее, Роман всегда соблюдал осторожность, чтобы не нарушить круг замкнутого пространства. Когда он крикнул «первый», тройной ряд бархатных штор на дверях заколебался, будто раздумывая, стоит ли пропускать посетителя. Роман уселся так, чтобы лицо его было в тени – тогда он лучше чувствовал пульсацию водной нити на шее. Посетителей он старался касаться лишь по необходимости. Зачастую это бывало слишком неприятно.
Часы всхлипнули, но бить одиннадцать не стали, ограничившись скрежетом скрытых от глаз шестеренок. В ту же минуту, прорвавшись сквозь завесу бархатных штор, как через крепостные ворота, в кабинете возникла первая
Колдун жестом указал ей на стул.
– Господин Вернон, я к вам за помощью! – блондинка демонстративно вздохнула. – Муж изменяет! Только вы можете помочь, одна на вас надежда. – Слова звучали заученные, фальшивые. Интонации тоже. Она как будто твердила много раз сыгранную роль. Для верности образа гостья заплакала. Легко, будто открыла водопроводный кран. Но краска на ресницах не потекла.
– Слез не надо, – предупредил Роман, – или испортите дело.
Соленый поток тут же иссяк. Зато неостановимо хлынули слова. Роман сделал усилие, чтобы направить их мимо своего сознания. Но все равно прозрачная родниковая вода, пока колдун наливал ее из кувшина в тарелку, успела замутиться. Оставалось надеяться, что для предстоящего дела хватит и такой, сомнительной прозрачности.
– Думайте о своем муже, – велел колдун.
Женщина трагически изломила брови, что должно было означать беспредельную любовь к супругу.
– Теперь представьте разлучницу, – последовал приказ. – Не конкретного человека, но лишь образ измены. Ваши догадки не должны влиять на ответ.
Лицо посетительницы передернулось, будто она узрела гадюку. Роман взял женщину за руку и опустил ее ладонь на поверхность воды в тарелке. Ладонь поплыла лодчонкой, потерявшей кормчего, вода колыхнулась и замерла. Пальцы женщины коснулись края тарелки, Роман надавил слегка, обе ладони ушли на дно, будто в глубь ледяного колодца. На полированную поверхность столешницы брызнули капли. Тотчас колдун извлек руку посетительницы. Вода в тарелке замутилась еще больше, а затем, становясь все отчетливее и ярче, проступила картинка: тощая острогрудая девица в кровати с сигаретой в зубах. Подле неизвестной особы мирно посапывал дородный, начинающий лысеть мужчина.
– Нет, не может быть! – завопила блондинка, и изображение на дне тарелки пропало. – Это же Наташка. Сука!
Колдун усмехнулся: он с самого начала подозревал, что вопли и слезы гостьи были чистейшим спектаклем, об измене мужа она не догадывалась, оттого и видение на дне тарелки так ее потрясло. Но если не подозревала, зачем явилась? Журналистка? Решила разоблачить одного из Темногорких шарлатанов? Ну что ж, будет, о чем написать.
Блондинка тряхнула головой, лицо ее из растерянного сделалось мстительно-злобным. Опять колдун постарался отстраниться от хлынувших эмоций. Но воду не уберег: влага в тарелке почернела; капли, упавшие на столешницу, превратились в густую слизь.
– Все мужики – скоты, – выдохнула гостья, поднимаясь.
Роман неодобрительно покачал головой:
– Здесь нельзя говорить. Только с моего разрешения.
– Скоты, – повторила блондинка и шагнула к двери.
– Вы не заплатили, – напомнил Роман.
– Обойдешься, жулик! – Похоже, красотка спутала колдуна со своим мужем. – За что платить-то? Побрызгал грязной водой и все испоганил! От таких, как ты, все зло! Вы
– Вода была чистая, – Роман давал женщине шанс одуматься. Стихию нельзя оскорблять. Даже мысленно.
Но гостья так распалилась, что ей плевать было на самого черта, не то, что на какого-то там колдуна.
– Ты все подстроил! Ты! Сашок не мог мне изменить! Киношка твоя порнушная – вранье!
– Неужели? – невинным тоном осведомился господин Вернон и, зачерпнул пригоршню воды, брызнул блондинке на плащ.
По лиловой ткани, извиваясь, поползли белые черви. Красавица открыла рот, но подавилась собственным криком. Губы ее конвульсивно дернулись; капля слюны, так и не отделившаяся от нижней губы, превратилась в мохнатую гусеницу. Блондинка была близка к обмороку. Она замахала лакированной сумочкой, будто отбивалась от невидимого врага, и вдруг швырнула ее на колени господину Вернону.
– Вы, мадам, не потрудились прочесть, что написано на медной доске возле двери, – укоризненно покачал головой Роман, доставая из сумочки кошелек и отсчитывая положенное количество купюр. – Так вот, на ней значится «господин Вернон». Не слуга, не маг, не чародей, а господин – запомнили?
Роман вернул посетительнице сумочку, небрежно смахнул с ее плаща извивающихся червей; на пол шлепнулись кляксы густой слизи. Последней упала гусеница, но она превращаться не пожелала, и ее пришлось раздавить, обрызгав желтой слизью остроносый сапожок посетительницы. Роман сам распахнул дверь перед полумертвой красоткой, утратившей внезапно свою восхитительную наглость.
Она вышла, и почти сразу колдун почуял едва уловимый запах – неприятный и явно нечеловеческий.
Роман отдернул бархатную штору. Так и есть: кто-то рано утром до прихода Марфы успел положить крысиный трупик, облитый красной краской у порога. Это означало, что на крыльце побывал приспешник Аглаи Всевидящей. Темногорск был известен своими колдунами, и если главная улица города именовалась Темногорским проспектом, то боковая, змеей сползающая к речке Темной, испокон прозывалась Ведьминской, хотя на табличках по-прежнему значилось «Героев труда».
Колдун совком сгреб крысу в мусорное ведро, полил трупик пустосвятовской водой из бутыли. Послышалось шипение, из ведра повалил густой желтый дым; резкий, с примесью серы. Запах ударил в нос. Так и есть, Аглаин подарок, только ее наговор, улетучиваясь, источает подобный смрад.
Итак, день не задался. Во-первых, посещение «дамы в лиловом» оставило неприятный осадок. Что-то было не так, во время обряда колдун упустил какую-то мелочь, но какую – не удавалось вспомнить. И это раздражало. Во-вторых, вслед за первой посетительницей косяком пошли обманутые жены и брошенные невесты, и так до двух часов пополудни, когда Тина, наконец, соизволила выползти из постели и подать Роману кофе и бутерброды с ветчиной. Но едва господин Вернон сделал пару глотков и куснул бутерброд, как на крыльце поднялся истошный визг: десять или пятнадцать глоток старались вовсю, но голос Марфы, разумеется, доминировал. Пришлось отставить чашку и явиться на крыльце собственной персоной.
Марфа как истинный страж порядка забаррикадировала своим телом входную дверь и ни за что не желала пускать двух лезущих в дом подростков. Один – мальчишка лет двенадцати, щуплый и узкоплечий, второй – здоровячёк-подросток с флегматичным и невыразительным лицом.
– Они без очереди! Без очереди! – вопила Марфа, бия себя кулаком в грудь, как будто кто-то посмел покуситься на ее честь.
– У нас срочное дело, – отвечал щуплый мальчонка. – И жетон у нас есть. – Парнишка покрутил кружкой фольги с номером.