Колесо Сансары

Контровский Владимир Ильич

Но в подконтрольных Объединению Пяти Мирах бесчисленное множество Носителей Разума, и очень сложно обеспечить беспристрастную справедливость в каждом отдельно взятом случае…

* * *

…Белый потолок. Голубовато-белые стены. Белая простыня и белое одеяло. Где он? И вообще, кто он?

…Рука – его рука – на белой ткани одеяла. В вену воткнута игла, от неё тянется тонкая прозрачная трубочка-шланг. По трубке медленно капает-просачивается бесцветная жидкость. Капельница. Больница. Место, где проходят излечение (восстановление)

больные (повреждённые) организмы.

…Мягкий свет за окном. Облака. Серое небо. Визуально наблюдаемая газообразная оболочка планеты. Цвет. Оттенки цвета.

…Глаза поворачиваются с трудом – словно там, где они прикреплены к голове, завелась ржавчина, мешающая им крутиться нормально. В голове пусто. Нет, не совсем пусто. Медленно возвращается память. Память? Ах да, память – способность разумного существа продолжительное время хранить полученную информацию и пользоваться ею.

…Ощущение тела. Конечности. Процесс возврата памяти – словно оседает плотный туман, и сквозь его белёсые тающие космы проступают кусты и деревья леса. Лес. Лес – это совокупность растительных организмов, занимающая некое ограниченное пространство. Туман оседает. Контуры становятся всё более различимыми – но не до конца. Под корнями деревьев остаются пятна темноты, чёрные ямы, куда взгляд не проникает. Там – Непонятное (забытое?). Не важно. Память обширна. Он помнит и знает очень многое.

…Лес? Лес… Запахи леса и пружинящая подстилка травы и мха под ногами. Он – он? Да, да, он! – быстро шагает через ночной лес, подгоняемый страхом: страхом прикосновения к Запретному. Не надо было говорить этой женщине, кто есть её ребёнок на самом деле… Но он не мог не сказать ей! И вот теперь он почти бежит по тёмному лесу, затылком чувствуя приближение расплаты. И не хватает воздуха, и ледяная рука тискает сердце. Сердце… Сердце… А мох, в который он почему-то вдруг уткнулся лицом, – мокрый…

Да нет же, это ложная память (или как там эта память называется?). При чём здесь какой-то старик-кудесник, живший тысячу восемьсот лет назад? Он – профессор Жерар Рану. Имя (кличка?). Персональный признак-код, выражаемый звуковыми или зримыми символами. Знак (ярлык?). Род деятельности. Специальность – сфера применения способностей, опыта и умения индивидуума, оказывающая то или иное влияние на окружающее и оцениваемая социумом по субъективной шкале ценностей.

Устал. Думать трудно. Больно. Здорово же его шарахнуло. Удар он помнит. От машины, наверно, остались одни только обломки. Ему, Жерару Рану, невероятно повезло – он остался жив, и, похоже (судя по ощущениям), руки-ноги и прочие детали на месте. Автомобиль – техногенное приспособление для физического перемещения материальных объектов в пространстве вдоль опорной плоскости при помощи колёс и двигателя, основанного на принципе получения энергии в результате химической реакции окисления углеводородного топлива.

Очертания больничной комнаты (палаты?) сделались чёткими. Он здесь не один. Кроме него в палате ещё один человек. Женщина. Её зовут Анн-Мари. Это его жена. Семья. Относительно произвольно образуемый симбиоз двух разнополых взаимодополняющих друг друга существ, предназначенный для оптимальной реализации репродуктивной, а также некоторых иных функций.

Вид у Анн-Мари предельно утомлённый. Наверно, она здесь уже давно. Глаза покраснели от слёз и бессонницы. На

лице залегли синие с желтизной тени. Измучилась, бедняжка…

– Анни…

– Жерар, боже ты мой… Жерар, – глаза женщины стремительно заполняются слезами. Слёзы огромные, тяжеленные даже на вид… Как такие относительно тонкие реснички их удерживают? – Как ты, дорогой мой?

Жена. Мать его детей. Сын. Дочь. Элизабет… Женщина в голубом на ночном шоссе. Резкая пронзительная боль. Провал – он натолкнулся в процессе возвращения памяти на чёрную яму запрета и полетел в пустоту.

Когда окружающее прояснилось, и стены палаты перестали медленно вращаться вокруг больничной койки, на которой лежал профессор Рану, Анн-Мари сидела уже рядом с кроватью и держала руку Жерара в своих ладонях.

– Как ты себя чувствуешь? Ты пробыл в реанимации без сознания шесть дней… Я чуть с ума не сошла… Мне всё время казалось, что ты уже умер или вот-вот умрёшь… Доктора ничего не понимали… Полное прекращение активности головного мозга, какой-то научный термин… Не клиническая смерть, нет, как-то по-другому… А ты пришёл в себя… Ох, Жерар… Жан-Пьер, он так за тебя переживает! Он был здесь вчера и приедет сегодня…

– Анни… спасибо тебе… за всё…

– Жерар…

…мать его детей, мать его дочери Лизетты… Элизабет?!

– Мари… а Лизет… она…

– С ней всё хорошо, дорогой, всё хорошо. Она уехала… ах да, ты же не знаешь… в Австралию, нет, в эту, как там её, в Аргентину… Она обязательно напишет, девочка обещала… Не беспокойся, с Лизет всё в порядке…

Конечно, ну конечно же… Элизабет… Она уехала… Далеко, очень далеко, как она и собиралась… Девочка обязательно будет счастлива, по-другому и быть не может… Женщина в голубом…

А Анн-Мари даже не замечает разницы между Австралией и Аргентиной. Или Лизетта уехала в Южную Африку? Впрочем, это уже не имеет никакого значения… Лишь бы Элизабет была счастлива, – а она будет счастлива, потому что она вернулась домой…

И снова Чёрная Яма на пути медленно пробирающейся через оседающий туман Памяти… Неважно… Всё неважно… Что-то такое было, что-то очень существенное… Нет, не помню…

Пройдёт. Всё нормально. Он, Жерар Рану, просто в рубашке родился. Поваляется ещё пару недель в этой уютной клинике и вернётся к прежней, хорошо знакомой и нравящейся ему жизни. И хорошо, что в этой его жизни существует Анн-Мари. Первая женщина забывается, точнее, она просто превращается в некий символ. И точно так же превращаются в смутные тени все прочие женщины. И остаётся последняя женщина – жена. Альтернатива – только одиночество под вечер жизни.

Интересно, когда же всё-таки Лизетта соберётся написать беспокоящимся за дочь родителям? Конечно, коль скоро она встретила наконец-то настоящую любовь, то время у неё для эпистолярных трудов найдётся не так скоро, как хотелось бы… Однако хочется верить, что маленькая Лизет не превратилась по мере взросления в законченную эгоистку, и что она вспомнит о тех людях, которые подарили ей земное бытиё – пусть даже не спрашивая её собственного мнения по этому вопросу.

Преодолевая слабость, Жерар приподнял руку и осторожно коснулся ладонью мягких волос Анн-Мари, уже пробитых кое-где серебряными нитями. И тут профессор Рану услышал невероятно далёкий, но ясно различимый и такой знакомый голос: Папа, спасибо тебе за всё. Всё хорошо, папа…Я люблю вас…