Коллаборанты
Шрифт:
– Вы слышали мой вопрос, Джон? – вывел его из задумчивости Мур.
– Ах да, простите сэр. Я подумал: вам же, наверное, нужны лучшие боевые пловцы?
– Несомненно.
– Тогда вам нужен Лайонел Крэбб.
– Кто это?
– О, это легендарная личность! На его счету потопленных немецких кораблей больше, чем у всех остальных пловцов, вместе взятых. Он всегда брался за самые невыполнимые задачи и всегда их решал. Год назад он вышел в отставку, но я уверен, руки у него еще чешутся по работе.
– Пожалуй вы правы. Он мне и нужен. Дадите мне его адрес?
– Конечно!
Синклер по селектору приказал секретарше принести личное дело Лайонела Крэбба.
– Подождете, сэр? – спросил он Мура, – полчаса, не больше.
– Нет, пойду, пожалуй. Адрес сообщите на автоответчик. Телефон у вас есть.
***
15 апреля 1956 года на военном аэродроме города Балтийска приземлился пассажирский самолет ТУ-104. Пассажиры с его борта пересели в автобус и были доставлены прямо к причалу морского порта. Здесь они по трапу поднялись на крейсер «Орджоникидзе». Это была советская делегация, которая без всякой помпы и посторонних зрителей отправлялась в Великобританию. Официально делегацию возглавлял Председатель совета министров Булганин. В состав делегации входили Хрущев, Серов, руководитель советского атомного проекта Курчатов, конструктор самолетов Туполев, переводчики, охрана и обслуживающий персонал.
Еще в самолете Серов заметил человека в форме офицера британского военного флота. Почему он здесь? С этим вопросом Серов обратился к Хрущеву.
– Да, меня английское посольство попросило взять его с собой, – отмахнулся Хрущев.
– Кто он?
– Какой-то их военный атташе.
– Никита Сергеевич! Это же шпион!
– С чего ты взял?
– Да потому что должность военного атташе – это обычное официальное прикрытие для всех шпионов.
– Ну и что? Ну шпион…. Что он увидит-то? Да и если увидит, не беда. Мне это даже на руку.
– Я не совсем вас понимаю.
– А тебе и не надо.
Ответ был грубым, но к грубости Первого секретаря уже все привыкли. Серова насторожила натянутость в поведении Хрущева. И почему он принял решение, не посоветовавшись с тем, кому по должности положено решать такие вопросы?
– Ну, не надо, так не надо, – изобразил обиду Серов и пошел к себе в каюту.
Через день вся делегация праздновала день рожденья Хрущева в кают-компании. Серов на начало этого мероприятия не пошел, сказавшись больным. Ему не хотелось слушать все то славословие, которое обычно вываливается на именинника его подчиненными. Он появился в кают-компании, когда гости уже набрались водки под завязку и расползлись по каютам.
Хрущев, увидев Серова, раскинул руки для объятия и, пошатываясь, двинулся навстречу.
– А-а, Ваня, а мне сказали, что ты заболел, – заплетающимся голосом заговорил он.
– Укачало, что-то, Никита Сергеевич, но сейчас, вроде, полегче, – ответил Серов.
– Давай, выпьем, Вань! Садись.
Хрущев взял коньячный бокал и до краев наполнил его водкой.
– Это штрафная, – пояснил он.
– За ваше здоровье, Никита Сергеевич, – Серов поднял бокал и, не отрываясь, его осушил.
– Молодец! Только, что ж ты без подарка, Вань?
– Как это без подарка, Никита Сергеевич? Вот часы швейцарские, золотые.
– Ну, часы…, я думал ты мне корону подаришь.
Серову показалось, что сердце у него ушло в пятки, но он быстро взял себя в руки и, сделав вид, что не понял, сказал:
– Какую корону? Императорскую? Так вроде мы с царизмом в семнадцатом году покончили.
– Не валяй дурака, Ваня. Бельгийскую корону, в которой твоя жинка расхаживает.
– Кто вам сказал? Хотя, кто бы ни сказал – это явный поклеп! Я никогда не видел своей жены в короне!
– Бельгийцы мне и сказали. Посол их. А зачем ему врать?
– Я не знаю, зачем, но обязательно разберусь.
– Вот-вот, Ваня, разберись. Корону надо вернуть.
– Если она у нас в Союзе, я ее обязательно найду и верну. Мы, в конце концов все находим. Мы даже напали на след знаменитой черной тетради Сталина.
– Что за тетрадь? – Хрущев, как мог, попытался придать голосу полное безразличие.
– Ту самую тетрадь, Никита Сергеевич, – веско сказал Серов.
– Ну, дашь мне ее почитать, когда найдешь.
– Обязательно.
– Ну, ладно, Ваня, перебрал я что-то сегодня. Спать пойду.
Проводив Хрущева взглядом, Серов налил себе стопку водки и залпом выпил. После этого он возвратился в свою каюту и дал волю чувствам. Зачем?! Зачем он упомянул про тетрадь? Черт! Видно, водка в голову ударила. Он бы и без этого выкрутился в истории с короной. А так он нажил себе смертельного врага.
На следующий день крейсер «Орджоникидзе» с ювелирной точностью причалил к пирсу в гавани Портсмута, вызвав восторг встречающей публики. Советскую делегацию встретил министр иностранных дел с ротой почетного караула. После взаимных приветствий гостей пересадили на поезд, который подали прямо к подъездным путям порта. Поездом делегацию привезли в Лондон, где ее встретил премьер-министр Энтони Иден.
Булганина попросили сказать несколько слов для английской публики, но он неожиданно для себя растерялся и перевел стрелки на Хрущева. А тот, ничуть не стушевавшись, подошел к микрофону и толкнул речь о дружбе народов и о мире во всем мире. Встречающая толпа взорвалась аплодисментами. Всем стало ясно, кто в советской делегации главный.
Руководство делегации рассадили в Роллс-Ройсы, остальных – в машины попроще и привезли к отелю «Клэридж», в котором под резиденцию советских гостей отвели целый этаж. Первоначально планировалось главе делегации Булганину выделить королевский номер. Но, поняв, что он не играет первую скрипку, поселили его в таком же люксе, как и Хрущева.
Серову достался люкс попроще, но тоже с претензией на роскошь. Оставшись в номере один, он, не спеша, осмотрел все места, где ему могли оставить послание. Вернее, не «могли», а должны были оставить. Он бы так и сделал, будь на их месте. Почему же они так не сделали?
***
Лайонел Крэбб от нечего делать осматривал свое снаряжение: утепленный плавательный комбинезон, очки, кислородные баллоны, дыхательную трубку, надувной жилет с клапаном, пояс с свинцовыми грузами, поясной подсумок для мины, боевой нож. Убедившись, что все в порядке, он начал укладывать водолазные причиндалы обратно по мешкам, и в это время в номер вошел его напарник. В руке он нес саквояж, который сразу же аккуратно поставил на стол. Раздвинув створки саквояжа, он взглянул на Крэбба и сказал: