Коллапс
Шрифт:
Приведем еще один трагический пример неверного использования аналогий из современной истории, затрагивающий военные приготовления Франции ко Второй мировой войне. После страшной бойни Первой мировой войны Франция решила защититься от возможных будущих вторжений Германии. К сожалению, французское военное командование посчитало, что методы следующей войны будут сходны с методами Первой мировой, когда на французско-германском фронте в течение четырех лет велись вялые окопные бои. В то время можно было успешно обороняться только силами пехоты, засевшей в хорошо укрепленных окопах. При наступлении главная роль также отводилась пехоте, а только что изобретенные танки применялись в исключительных случаях, лишь для поддержки живой силы. Поэтому, чтобы противостоять Германии, французы построили на восточном фронте еще более совершенную и дорогую фортификационную систему — линию Мажино. Однако, учитывая негативный опыт поражения в Первой мировой войне, германское командование разработало новую стратегию. При наступлении оно использовало уже не пехоту, а более подходящие для этой цели танки, составлявшие к тому времени отдельный род войск. Таким образом, линия Мажино была прорвана за какие-нибудь
Теперь остановимся на другом факторе, влияющем на принятие обществом неверного решения, — неспособности увидеть уже проявившуюся проблему. Существует, по крайней мере, три распространенные причины такого поведения.
Во-первых, зачастую источники происхождения некоторых проблем в буквальном смысле скрыты. Например, питательные вещества, обуславливающие плодородность почвы, невидимы глазу. Лишь в последние годы они стали поддаваться химическому анализу. Во многих местах, например в Австралии, на острове Мангарева — главном из островов Гамбье во Французской Полинезии, на Юго-Западе Соединенных Штатов, большинство питательных веществ исчезло из почвы до появления там первых поселений колонистов. Обосновавшись в том или ином месте, люди начинают выращивать сельскохозяйственные культуры, которые быстро высасывают из почвы оставшиеся питательные вещества, что приводит к упадку сельского хозяйства. Кроме того, на бедных почвах часто произрастает буйная растительность — все питательные вещества сосредоточены именно в ней, а не в почве, и если растительность вырубить, питательные вещества исчезают из кругооборота. Первые колонисты Австралии и острова Мангарева просто не могли увидеть, что почва истощается, по тем же причинам, что и фермеры, жившие в районах с подземными залежами соли (например, на западе штата Монтана и в отдельных частях Австралии и Месопотамии), не могли выявить начинавшееся засоление почвы, или как добытчики сульфидной руды — обнаружить токсичные соединения, растворенные в сопутствующей воде.
Еще одна причина, почему общество неспособно увидеть уже проявившуюся проблему, связана с удаленным управлением, свойственным каждому обществу, компании или предприятию. Например, самая большая компания, владеющая землями и лесами в Монтане, базируется не в этом штате, а в четырехстах километрах за его пределами в Сиэтле, штат Вашингтон. Находясь на удалении, руководство компании, возможно, и не знает о существовании сложных проблем, связанных с сорными растениями в лесных угодьях. Хорошо управляемые компании избегают подобных сюрпризов, время от времени посылая своих управленцев «в поля», чтобы быть в курсе того, что происходит на самом деле. Так делал один мой приятель, работавший директором колледжа. Он был высокого роста и, чтобы знать, о чем думают его студенты, регулярно играл с ними в баскетбол. Так что неуспешных удаленных управляющих компенсируют успешные управляющие на местах. Причина того, почему жители острова Тикопиа и высокогорных районов Новой Гвинеи успешно управляют собственными ресурсами вот уже более тысячи лет, отчасти состоит в том, что все обитатели, как один, знают, что происходит на территории, от которой зависит жизнь их общества.
Наверное, чаще всего общество не может увидеть возникшую проблему из-за нерегулярности ее симптомов и, следовательно, незаметного нарастания. Главным примером тому служит глобальное потепление. Теперь нам известно, что в последние десятилетия температура на земном шаре медленно повышалась. Однако совершенно не значит, что каждый следующий год по сравнению с предыдущим средняя температура повышалась ровно на одну сотую градуса. Напротив, мы хорошо знаем, что скачки температуры происходят от года к году довольно хаотично: то на три градуса выше одним летом, то на два градуса выше другим, затем на четыре градуса ниже на следующее лето, дальше — снова ниже, затем на пять градусов выше и т. д. При столь многочисленных флуктуациях и их непредсказуемости потребовалось много времени, чтобы зафиксировать среднегодовой рост температуры на одну сотую градуса. Самым квалифицированным климатологам это удалось всего несколько лет назад. Но до тех пор они были настроены скептически. В то время, когда я пишу эти строки, президент США еще не верит в реальность повышения температуры и считает, что нужны дополнительные исследования. Обитатели средневековой Гренландии столкнулись со схожими трудностями, когда не смогли вовремя заметить похолодание собственного климата. Точно так же индейцы майя и анасази прозевали наступление засухи.
Для описания подобного, скрытого нерегулярностью симптомов, нарастания проблемы политики применяют термин «ползучая норма». Если состояние экономики, образования, дорожного движения или чего-то еще ухудшается очень медленно, такое изменение трудно заметить в рамках одного года. То есть понятие нормы трансформируется в нашем сознании постепенно и незаметно. Незаметные изменения могут происходить десятилетиями, прежде чем люди вдруг понимают, что до сих пор условия жизни были куда лучше и что стандарты снизились.
Другой термин, имеющий отношение к снижению стандартов, — «ландшафтная амнезия». Страдающие ландшафтной амнезией не помнят, насколько отличался от нынешнего состояния окружающий ландшафт пятьдесят лет назад, вследствие плавной постепенности произошедших в нем изменений. Приведу пример с таянием ледников и снежных покровов в горах штата Монтана вследствие глобального потепления (см. главу 1). Еще подростком, в 1953 и 1956 годах, я проводил лето в бассейне реки Биг-Хоул, после чего не был там целых сорок два года. С 1998 года я вновь стал посещать это место каждый сезон. Среди моих ярких юношеских воспоминаний о Биг-Хоул и снежные
Так что ответ на вопрос, заданный студентами из Калифорнийского университета: «О чем думал житель острова Пасхи, рубивший последнюю пальму?», частично кроется в понятии ландшафтной амнезии. Едва ли перемены наступили неожиданно: вот остров еще покрыт зарослями высоких пальм, дающих вино, фрукты и лес для статуй, а вот на следующий год он с единственным уцелевшим деревом и островитянином, одержимым безумным желанием его повалить. Наоборот, кажется естественным, что изменения в лесном покрове острова были малозаметны: да, в этот год срубили несколько деревьев в одном месте, но на другом заброшенном участке начала расти молодая поросль. Лишь старейшие жители острова, помня свое далекое детство, могли бы заметить перемены. Но их дети уже не воспринимали рассказы о некогда высоких лесах, точно так же, как мои семнадцатилетние сыновья не воспринимают наши с женой рассказы о Лос-Анджелесе сорокалетней давности. Леса острова Пасхи редели постепенно, становясь ниже и теряя свою значимость. К тому времени, когда была срублена последняя плодоносящая пальма, деревья этого вида уже давно перестали играть какую-либо существенную экономическую роль. Каждый год новая поросль была все ниже и ниже, ее срубали вместе с другими кустами и деревцами. Никто не запомнил, когда срубили последнюю пальмовую поросль. К тому времени память о ценных пальмовых лесах прошлых столетий уступила ландшафтной амнезии… А вот скорость, с которой обезлесение распространялось по Японии в период правления династии Токугава, оказалась такова, что сегуны заметили изменения в ландшафте и осознали необходимость принятия контрмер.
Третий фактор, влияющий на принятие неверного решения, самый частый, — и наиболее удивительный. Он требует длительного обсуждения, поскольку предстает в очень широком разнообразии форм. Вопреки ожиданиям многих, включая Джозефа Тэйнтера, те или иные сообщества зачастую даже не в состоянии попытаться решить уже обнаруженную ими проблему.
Множество объяснений такой неспособности подпадает под популярный среди экономистов и социологов термин «рациональное поведение». Речь идет о столкновении интересов разных людей. Есть индивиды, которые считают, что могут достичь собственных интересов, только нанося ущерб другим людям. Ученые называют такое поведение «рациональным» именно потому, что оно подразумевает рациональную аргументацию, даже если эта аргументация предосудительна. Злоумышленники вполне осознанно идут на преступления, особенно если не встречают отпора, или если этот отпор незначителен. Они чувствуют себя в безопасности в силу своей эффективной немногочисленности и сильно мотивированы перспективой получить большую, вполне конкретную и немедленную выгоду, а все издержки при этом равномерно распределяются по остальной массе людей. Люди мало мотивированы на отпор, поскольку каждый из них, ведя себя пассивно, теряет немногое, а в случае успешного противостояния хищничеству меньшинства выгода получается тоже небольшой, неопределенной и отдаленной. Примером здесь служат непомерные субсидии, которые правительство перечисляет в нерентабельные отрасли экономики, такие как рыбный промысел и сахарная промышленность в Соединенных Штатах или выращивание хлопка в Австралии (которое субсидируется не напрямую, а посредством оплаты правительством стоимости воды для орошения). Относительно немногочисленные рыболовы и фермеры упорно лоббируют эти столь выгодные для них субсидии, в то время как остальная масса людей практически не высказывается против, поскольку субсидии складываются из очень малой части тех налогов, которые граждане выплачивают как налогоплательщики. Ситуации, выгодные меньшинству и наносящие ущерб большинству, наиболее вероятны в определенного типа демократиях с прижившейся практикой делегирования власти немногочисленным политическим группам, например сенаторам из маленьких штатов США или мелким религиозным партиям, часто влияющим на баланс власти в Израиле, что едва ли возможно, скажем, в парламентской системе Голландии.
Распространенный тип «рационального» нанесения ущерба природе использует формулу «это хорошо для меня, но плохо для тебя и всех остальных» и эгоистичен по определению. Простой пример. Большинство рыбаков Монтаны промышляют ловом форели. Те немногие, которые предпочитают ловить щуку — более крупную, чем форель, и хищную, но малораспространенную на западе штата, — тайком незаконно выпускали ее в водоемы на западе Монтаны, где она поедала форель, в результате чего промысел этой рыбы падал. Для немногочисленных рыбаков, ловивших щуку, такой поворот событий был на руку, но вредил гораздо большему числу рыболовов, промышлявших ловом форели.
Вот еще пример, когда убытки несет большинство граждан. До 1971 года горнодобывающие компании в Монтане при закрытии шахт оставляли их не законсервированными, поскольку законодательство штата не требовало от компаний проведения очистительных мероприятий. В результате местные водоемы загрязнялись соединениями меди, мышьяка и различными кислотами. В 1971 году необходимый закон все-таки был принят, но компании поняли, что, завершив добычу руды, они могут заявить о своем банкротстве и не тратиться на очистку шахты. В результате затраты на очистительные мероприятия в размере полумиллиарда долларов легли на плечи граждан Монтаны и Соединенных Штатов Америки в целом.