Коллекция грехов
Шрифт:
Я вошла в помещение и огляделась.
– Можете расположиться на диване, – сказал Воротников.
Я увидела у одной из стен старый, еще советского производства, диван-раскладушку. Впрочем, диван находился в хорошем состоянии, несмотря на прошедшие годы. И обивка сохранилась, и даже пружины не торчали наружу.
– Ну, задавайте свои вопросы, – сказал Александр и отошел к дальней стене мастерской.
Увидев походку художника, я поняла, почему девушка, его соседка, назвала Воротникова Гефестом. Александр довольно заметно прихрамывал, а рыжая копна волос ассоциировалась
– Александр Николаевич, позавчера был убит Митропольский Владислав Александрович. Как я уже сказала, я провожу расследование этого преступления. Скажите…
Я не успела закончить предложение, потому что Воротников меня перебил:
– Подождите-ка, вы меня что же, считаете виновным в его убийстве?! Я, значит, по-вашему, его убил, да?!
– Постойте, Александр Николаевич. Вы успокойтесь и выслушайте меня. Я проверяю всех, кто так или иначе общался с Владиславом Александровичем Митропольским. А вы, ко всему прочему, еще и находились с ним в конфликте, который возник из-за отказа Митропольского взять ваши картины на выставку, – объяснила я.
– Да не очень-то и нужна мне была его выставка! – снова вскричал Александр Воротников. – То, что вы видите на этих стенах, – это моя жизнь, моя душа. Да, именно так, потому что я вкладываю в свои картины самого себя. Но не все могут их понять. А знаете почему? – задал риторический вопрос художник и тут же сам на него ответил: – Да потому что многие, кто мнит себя знатоком искусства, на самом деле просто необразованные профаны! Для того чтобы понять суть моих картин, необходимо размышлять, необходимо заставить работать свой мозг, а главное – открыть свою душу высокому искусству! Естественно, гораздо проще было бы намалевать привычные сюжетики и прочий лубок. Вот такой ракурс был бы понятен недалекому большинству и принят им. Да что говорить! – Александр Воротников махнул рукой. – Веками подлинных художников никто не признавал!
Кажется, живописец уже выдохся, произнеся свой эмоциональный спич. Пора расспросить его по-настоящему.
– Александр Николаевич, скажите, что вы делали позавчера примерно около шести часов вечера и позже? – спросила я.
– Вы, значит, продолжаете меня подозревать? Ладно, я отвечу на ваш вопрос! Я работал над своими картинами вот здесь, в мастерской. А потом пошел к себе домой, – ответил Воротников.
– Во сколько это было? Во сколько часов вы пришли из мастерской домой? – уточнила я.
– Э… примерно часов в девять вечера. Или около того, – последовал ответ.
– После девяти часов вечера вы еще куда-нибудь выходили из дома? – продолжила я допрос.
– Нет, я никуда больше не выходил, – ответил художник.
– Кто-то может подтвердить, что вы действительно оставались дома? – тут же спросила я.
– Значит, все-таки продолжаете меня подозревать! Значит, вы не верите мне на слово и требуете, чтобы я назвал тех, кто может подтвердить мои слова? – снова начал заводиться Воротников.
– Да, Александр Николаевич, это было бы очень кстати, – сказала я.
– О господи! – мужчина схватился за свою шевелюру. – Сейчас я вам назову своих свидетелей, сейчас. В общем, когда я пришел домой, меня к себе в гости позвал сосед. Он живет этажом ниже, прямо подо мной. Он отмечал свой юбилей. Вот, значит, пришел я к нему, ну а потом, как водится на таких мероприятиях, – выпивка, гулянка и все далее по списку. Я себя не отношу к алкоголикам, но раз такое дело, то… ведь юбилеи отмечают не каждый день. Ну и вот, был я у соседа чуть ли не до часу ночи. Никуда не выходил, это все гости могут подтвердить, да и сам хозяин – тоже. Пойдемте прямо вот сию минуту ко мне домой, и вам подтвердят мое алиби, – сказал Александр Воротников.
– Хорошо, пойдемте, – согласилась я.
Художник позвонил в дверь на третьем этаже, и ее очень быстро открыли.
– А, Саша, это ты! Проходи, дорогой! Всегда рад поговорить с тобой за жизнь, – радушно пригласил Воротникова высокий мужчина лет пятидесяти.
– Я в общем-то по делу пришел, Михаил Борисыч. Требуется, чтобы ты подтвердил, что я позавчера на твоем юбилее был и никуда до часу ночи не отлучался, – сказал Александр Воротников.
– А что случилось-то? – недоуменно спросил юбиляр.
– Так вот, как раз позавчера был убит один мужчина, и частный детектив, – Воротников кивнул на меня, – хочет удостовериться, что я его не убивал.
– Подожди-ка, Саша, чего-то я не понял… так это тебя, что ли, считают убийцей? – спросил сосед Александра.
– Ну да. Видишь, как легко приклеивают ярлыки? Одно слово, и ты уже убийца! – с обидой воскликнул Воротников.
– Девушка! – Михаил Борисович повернулся ко мне. – Да какой из Саши убийца? Ну что вы в самом-то деле? Из него убийца как из меня балерина, ей-богу! И потом, мы же позавчера на самом деле просидели почти всю ночь. Саша, правда, раньше всех ушел, а мы еще продолжали. Давайте мы сейчас все дружно пойдем в полицию и подтвердим, что Саша никуда не выходил. Я и гостей своих могу обзвонить, чтобы они тоже пришли. Для массовости, значит.
В общем-то я уже и сама понимала, что вряд ли Александр Воротников мог убить Владислава Митропольского. Во-первых, у художника имеются свидетели. Во-вторых, Воротников был уже, надо полагать, в хорошем подпитии. Не мог он нанести в таком состоянии смертельный удар. Наконец, хромота художника тоже исключала его причастность к убийству Владислава Митропольского.
Я вышла из подъезда. Поеду-ка я теперь в управление полиции. Надеюсь, что Кирьянов уже у себя в кабинете.
Да, Владимир сидел за столом и что-то писал.
– Привет, Киря, – поздоровалась я, входя в кабинет.
Владимир посмотрел на меня с укором:
– Тань, а если в кабинете был бы кто-то посторонний? А ты меня так фамильярно поприветствовала, непорядок.
– Да ладно тебе! Я же вижу, что в кабинете только ты один. Так что не боись, твоя репутация не пострадает, – ответила я.
– Ладно, проходи, – пригласил Кирьянов.
– Садись, рассказывай, в какое дело уже впряглась. Или еще не впряглась? – поинтересовался Владимир.