Коллекция
Шрифт:
Битый час я провозился, роясь в коробках, вынимая экспонаты и укладывая их обратно. Саймон и Дейв могли бы помочь, но они, по-видимому, были заняты: с нижних этажей слышалась какая-то возня, шорох и стук. Похоже, перетаскивали мебель и снимали защитные чехлы. Сегодня весь персонал по уши в делах. И потом, канун Рождества — не время для неприятных новостей.
В коробках так и не нашлось ничего похожего на человеческие останки.
— Радж, ты только погляди! — Саймон снова на пороге, обе руки его заняты.
Я беру у него жестянку размером с буханку хлеба с голубым эмалевым рисунком. Коробка раздавлена всмятку: одна сторона лопнула, другая смята в гармошку.
— Видно, та самая, что пропала у посетителя, — заразительно ухмыляется он. — Ну-ка, открой. Давай, не бойся!
— Только не здесь.
Мы выходим в коридор, и я с трудом отколупываю мятую крышку, которая со звоном отлетает. Из коробки шлепается на пол пахучее месиво из желтой пищевой пленки и остатков сэндвича с майонезом. Я едва успеваю подхватить на лету раздавленное яйцо, запеченное по-шотландски. Трещина в колбасном фарше скалится, словно змеиная пасть.
Посмеиваясь, мы брезгливо собираем останки испорченного ланча в коробку.
— Ее что, грузовиком переехали? — спрашиваю я.
— Скорей дверью защемили, — снова ухмыляется Саймон. — Гляди, что я еще нашел!
Потертый телефон с поцарапанным экраном, по краям многочисленные зазубрины.
— Крысы! — сплевывает Саймон.
— В самом деле? — ужасаюсь я.
— К гадалке не ходи.
Вот кто стучит в стенах! Крысы, в Коллекции крысы! Грызут кожу чучел, поедают оперение птиц, прыгают из одной поющей чаши в другую, заставляя их жалобно звенеть, роют ходы во внутренностях несчастного моржа.
— От них надо немедленно избавиться! — А я-то открыл коробку с ланчем в помещении, да еще и рассыпал.
— Крысобои не примут вызов под самое Рождество, — хмыкает Саймон. — Ладно, за день-другой ничего не случится.
Как же, не случится… Да крысы за одну ночь все тут в клочья разнесут! Однако Саймон прав: санэпидстанция в Рождество не работает. Надо хотя бы поискать следы перед уходом, чтобы после праздников первым делом им показать.
— Радж, ты мне не подсобишь?
Что-то, видимо, случилось: со всеми своими делами Саймон обычно справляется сам.
— Да?
— Дэн так и не появился, а мне нужно сегодня все запереть.
— Конечно, помогу.
Вот и хорошо, заодно поищем следы крыс.
— Вот спасибо, а потом в паб на пару, ага? Один я не справлюсь, рабочие говорят, там кто-то витрину пытался взломать.
— Которую? — не тот ли, в капюшоне, постарался?
— Вроде с лемурами.
Перед глазами тут же возникает безглазый череп.
— Там же одни скелеты!
Саймон недоуменно пожимает плечами и удаляется. В Коллекции достаточно редких и ценных экспонатов. Кому, скажите, могли понадобиться старые лемурьи кости?
Крысы, воры, человечьи останки… снова мурашки по спине. Отведу душу в пабе, досижу до самого закрытия. Пускай там духота и шум, это все же лучше, чем мертвая тишина моей уютной квартиры. Я бережно достаю из коробки новый лоскут. Узор dzinyegba: «мое сердце разбито». Теперь карточки…
ДЭНИЕЛ РАЙТ
Музыкант, участник беспорядков
1983–2011
Что это? Зловещий розыгрыш, шутка Саймона? Та же самая бумага с желтоватой выгоревшей на свету кромкой — но пустую карточку он мог где-нибудь найти. А чернила кофейного цвета? А изящный старинный почерк? Для такой шутки требуется специалист-каллиграф!
Ладно, идем дальше. Так… gye nyame: «один Бог ведает смысл».
Как холодно, думаю я, съежившись на стуле. Так и не согрелся после прогулки по заснеженному саду. До закрытия музея осталось полчаса.
Саймон доверил мне обход главных залов. Сегодня требуется особая, рождественская тщательность. Почти все общественные помещения в праздники будут закрыты, и бездомные, спасающиеся обычно от холода в торговых центрах и библиотеках, могли заранее облюбовать себе укрытие в музее.
Только что я буду делать, если и впрямь найду кого-нибудь под витринным шкафом? Смогу ли выгнать на улицу? Ловлю себя на мысли, что и сам бы не прочь спрятаться и остаться. Не выйдет, Саймон ждет.
Залы пусты. Чучела зверей провожают меня стеклянным взглядом. Лица на батиках и резных масках, еще животные…
В конце зала естествознания сбоку от большой дрофы я вижу дверь, которую раньше не замечал. Что там, чулан? Складское помещение? На всякий случай открываю и заглядываю.
Здесь еще один зал. Такие же сумрачные зеленоватые стены, ровная температура, верхняя галерея с коваными чугунными перилами, но сводчатый потолок и перила теряются вдали, конца им не видно.
Про этот зал Саймон не упоминал, но мне любопытно, и я вхожу.
Ряды витрин тоже теряются в бесконечности. Сияние полированного красного дерева, блеск стеклянных панелей.
Эмили я нахожу первой. Интерьер викторианской эпохи воссоздан до мелочей. Драпировка из красного бархата образует фон диорамы. Собственная гостиная мистера Бастейбла? На столе чай и кусочек пирога из папье-маше, Эмили сидит за столом и просматривает почту. В ее обязанности также входит сопровождать хозяйку дома в гости, поддерживать беседу… Компаньонка — профессия Эмили.
Взгляд молодой женщины прикован к письму, и глаз ее мне не видно. Стеклянные?
А вот и Фрэнсис Агбодо.
Он сидит за ткацким станком перед незаконченной работой. Великолепные многоцветные ткани различного рисунка висят вокруг и лежат у его ног — яркие полосы, пляшущие хамелеоны, спиральные завитки gye nyame. Эти образцы гораздо лучше и сохраннее, чем лоскутки из моих коробок, и их намного больше, чем мог держать дома простой ткач. Что за неведомый архивариус тешил здесь свое зловещее тщеславие?