Коло Жизни. Бесперечь. Том 2
Шрифт:
Глас Родителя нежданно стих, перестал доноситься и высокий звук исторгаемый саибом гамаюнов или быть может я, просто потерял нить их разговора, так как стал биться в стенки сосуда. Понимая, понимая, что меня хотят разлучить с Отцом, если я не окажусь какой-то там лучицей. И желают отдать Расам… Небо, младшему брату моего дорогого Творца.
И я бился… бился в стенки сосуда. Я раскрывал рот, шевелил губами и жаждал только одного обрести голос и закричать так громко, чтобы услышал меня мой Отец.
Очередной, и, вже верно полностью вытянувший из меня силы, толчок в стенки сосуда отозвался нежданно ощутимым его дрожанием, таким, какового дотоль не было. И пульсация сосуда многажды увеличилась. Только стенки его не втягивались, а вспять вибрируя, расширялись так, что округ меня появилось свободное пространство. Сначала небольшая щель, обаче,
Внезапно стенки сосуда, достаточно от меня отодвинувшись, замерли, и я увидел, что их желтоватая гладкость покрылась мелкими трещинками, кои миг спустя, набрякнув, разошлись по всей поверхности. И тотчас сами стенки сосуда, распавшись на части, разлетелись в разные стороны. А я оказался в большом помещении.
Вернее, это был долгий и вельми широкий коридор, где мутно-серые стены слегка дрожали клетчатой более светлой рябью. Они заполняли своим волнообразным колебанием значительно не высокий свод и такой же гладкий пол, зеркальная полированость которого отражала трепещущее сияние и одновременно поражала очи своей растянутостью, расплывчатостью единого полотнища.
Я завис в небольшом удалении от пола и пронзительно вздрагивал, и вместе с тем вибрировало и сияние на его залащенности. Предо мной уходящий вдаль коридор степенно вливался в серое плохо различимое округлое пятно, как я догадался, там обрываясь, а точнее преграждая движение особой материей, оную называют опакуша, абы она являлась исподом, изнанкой, ничкой другого помещения, ежели, конечно, меж ними существовала особая узкая чревоточина, называемая малик.
Медленно, будучи напуганным и утомленным, я развернулся и враз широко раскрыл свою щелочку-рот, ибо оказался несколько ошарашен. Теперь впереди меня коридор явственно расширялся до каких-то невообразимых широт и высот. Посередь него словно нависая, призрачно выступало лицо Бога, впрочем, правильнее будет сказать лицо Родителя. И хотя я досель никогда не видел Творца всех Галактик Всевышнего, но обладая неординарными знаниями, как объяснял мне мой Отец, немедля Его признал.
Лицо…
Это было лицо совершено мягкой формы, точно правильного круга, с широким носом, где волнистой оказывалась спинка и округлым основание. Слегка впалые щеки с чуть выступающими скулами и замечательные большие, ясные глаза, над оными нависали седыми прядями волос густые брови. В первый миг, я не сумел разобрать каков цвет кожи Родителя, абы был поглощен его глазами. Крупные прорези очей таили в себе сине-марность ночного неба, порой в них вспыхивали яркими каплями махие четырех-, пяти-, шестилучевые серебристые звезды али проносились золотые искорки, мелькали крапинки, крупицы клеток простейших животных и растений. В тех очах не было ни склеры, ни зрачка, а синева иноредь застилала марность, вероятно, только на доли секунд, чтобы погодя сызнова наполнится фиолетовыми полутонами.
Всего-навсего пару дамахей погодя я отвлекся от глаз Родителя и приметил высокий и широкий лоб, испещренный вдоль и поперек бороздами морщин и такие же морщинистые скулы. Густые усы полностью скрывали его уста и теми вьющимися волосками переплетались с такой же пепельной брадой и обрамляющими границы лица волосами. Особенно это лицезрелось по одной пряди, которая от движения неизменно прикрывала левый глаз Творца Галактик. Кожа у Родителя в тон цвету глаз и седым волосам, была пепельно-синей и таким же пепельно-синим смотрелось огромное колообразное облако, что окружало лицо по окоему, скрывая длину его косм. По глади того облака двигались выстроившись в строгие ряды символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, едва проступающие геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик. Медлительно перемещаясь по кругу, все те письменные али образные изображения инолды меняли свои цвета, приобретая то почти черные, то голубые, а то серебряные, золотые, платиновые или даже белые тона. Казалось лицо Родителя, вклинившись в чудное облако наглядно-образных символов, прорвав его некогда единую поверхность, выглянуло токмо для того, чтобы узреть меня.
– Мой милый, – нежданно послышался бархатисто-мелодичный голос, в котором точно плыл бас-баритон моего Отца.
И по шевелению волосков, что прикрывали уста на лице, я догадался, это со мной заговорил Родитель.
– Ты только не волнуйся, – все также успокоительно и мягко произнес Творец Галактик Всевышнего. – Больно не будет, немного неприятно. Мой дорогой, я сейчас поменяю некие коды в тебе. И просмотрю твою наполненность наследственными единицами да будущие способности как Бога.
Родитель замолчал, и немедля пропало его лицо.
Все же правильно я догадался, Он лишь выглядывал сквозь пелену облака, потому стоило Ему отодвинуться, как зараз сокрылось Его лицо и даже пряди волос. И теперь письменные и образные рисунки проступили достаточно густо и четко, да словно отразились в моем естестве. Хотя, коли говорить точнее, я и сам, как данное облако состоял из тех самых сияющих, движущихся в определенном порядке символов, письмен, рун, литер, свастик, ваджер, букв, иероглифов, цифр, знаков, графем. Впрочем, меня также наполняли геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик… Только эти образы были и вовсе мельчайшими и зримо они не просматривались на моем сияющем естестве, но я знал, что наполнен их сутью… Еще я ведал, уж и не знаю, откуда, что именно этим мельчайшим просом образов отличаюсь от своих братьев Зиждителей, от самой четверки старших Богов, и днесь, как я осознал, имею много общего с Родителем.
Прошло какое-то количество бхараней и насыщенно переливающееся облако сменилось на восьмилучевую, серо-голубую, пульсирующую звезду. Казалось, полотнища облака просто впитались в ее рассеченные двигающиеся по коло змеевидно выгнутые полосы, определенно, напоминающие своим внешним строением и обликом молнии. Широкие лучи звезды острыми своими концами днесь начали вонзаться вгладь пола, свода, стен, таким образом, увеличиваясь в размере. Их поверхность на которую переместились с облака письменные и образные рисунки, ни на миг не прекращающие своего движения по лепесткам, также пульсирующе вибрировали и с тем расширялись или вспять сужались, единожды в объеме, длине и ширине. Промежуток меж лепестками смотрелся заполненным более темными, стальными полотнищами, схожими по виду со струящейся водой (обаче имея состав ближайший к заболони, внутренней слизистой оболочке древовидного растения), сбегающей по краям лепестков вниз, в середине наоборот вверх, вливаясь в саму суть лучей.
Лепестки, как и центр звезды, разрезанные молниями, медленно вращаясь, описывали могутное коло. Неспешно двигаясь в определенном вращении, которое человек бы величал ходом часовой стрелки, они нежданно набирали ретивость, и начинали вращаться с бешенной скоростью. Засим также резко снижали быстроту своего хода и будто выплескивая цвет из лучей смотрелись выступающе-покатыми, а немного погодя всасывали размытые части лепестков вглубь заболони.
Внезапно из кружащейся восьмилепестковой звезды, из двух острых концов, затерявшихся в боковых стенах, вылетело множество плоских с зигзагообразными краями узких лент, кучно собранных меж собой. Бахтармы (тонкая верхняя плена бересты) чем на самом деле являлись ленты, столь стремительно дотянулись до меня, что я не успел даже дернуться. В мгновение ока завершия бахтарм прилепились к моему естеству, и тотчас натянувшись, замерли, вроде даже окаменев, не давая, таким побытом, мне не то, чтобы дернуться, но даже и шевельнуться.
А лепестки звезды меж тем перестали свершать колодвижение. Токмо все еще продолжили перемещаться по их поверхностям символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, и вовсе махие геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик… Оные, как я ведал, видели избранные Боги… четверка старших Зиждителей, Родитель… и я…
Еще, очевидно, доли мига и с под каждой отдельной части, составляющей клинопись и образы, стал пробиваться серебристый свет живописуя более значимое проявление того письма или облика предмета. И в такт тому значимому явлению клинописи на моем сияющем естестве стали также пульсировать серебряные, золотые, платиновые письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, и вовсе махие… мельчайшие… крошечные геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик. Та вибрация собственного естества не столько напугала, сколько встревожила меня так, что в волнение я широко раскрыл свой рот и зашевелил губами. Напряжение тугим дыханием окутало меня… И почудилось, тогда мне, что еще миг, и я отключись от переполнивших меня чувств навсегда.