Коло Жизни. Зачин. Том 1
Шрифт:
Стынь, подобно Вежды, был высоким и мощным в плечах Зиждителем, с темно-коричневой кожей отливающей золотым сиянием. Покато-уплощенная голова брата поросла мельчайшими, аки пушок завитками курчавых черных волос. На его овальном лице напоминающем яйцо, где область подбородка была уже, чем лоб поместился широкий, плоский нос, толстые, можно даже сказать мясистые, губы и крупные раскосые черные очи, как и у Отца, почти не имеющие склеры. Обряженный в ярко синее сакхи тесно прилегающее к телу и доходящее до лодыжек, с клиновидным вырезом впереди, без ворота и рукавов, сверху на каковой был накинут серебристый плиссированный плащ, проходящий под подмышками рук одним своим краем и схватывающийся на груди крупным сапфиром с фиолетовым отливом Стынь имел множество украшений. Не только ожерелье на шее, но и браслеты, перстни, соответственно на запястьях, лодыжках, перстах. На больших, оттопыренных ушах брата по всей поверхности ушных раковин и самих мочках просматривались буро-марные со стеклянным блеском бериллы. Еще более крупный берилл был вставлен в густую, прямую, правую, черную бровь, перед самой переносицей.
Бархатистый баритон Вежды проплыв по горенке своим величием наполнил всех существ находящихся в ней так, что преклонили головы и дети. А мне показалось еще миг, и я разорву стенки черепной коробки и вырвусь оттуда, предварительно разрушив этот столь противный мозг. И тогда, вероятно, потеряюсь в космическом пространстве, поелику я понял, что горница находится в космическом судне Вежды, величаемом чанди. Потому я враз перестал сиять и постарался успокоиться, однако стоило мне это содеять, как тотчас туго застучало сердце девочки.
Бух! Бух! Бух!
Теперь стучало во мне ее сердце… отзываясь в смаглом сиянии моего естества. И мне стало чудиться, я днесь захлебнусь, подавлюсь этой искрой, что торчит у меня во рту. Потому как она в такт тому биению стала колыхаться во мне, доставляя боль.
«Успокойся! Успокойся!» – мысленно указал я ребенку, и вскоре она и впрямь притихла, а сердце ее перестало стучать.
Промеж того уже выпрямившийся Керечун, что-то торопливо, как он любил, докладывал Вежды. А Стынь медлительной поступью направился к девочке и куренту. Он остановился в полушаге от нас, и благодушно взглянув сверху вниз, усмехнулся.
– Девочка, – слышимо произнес старший брат, и я ощутил, как его взгляд проник в мозг дитя, что окутан был мной. Он миновал меня так и не приметив, хотя теперь я не стал выставлять завесу жаждая, абы меня распознали. Стынь, мог прощупать сам человеческий мозг, впрочем, поколь был не в состоянии выявить мое там присутствии или догадаться по мыслям ребенка, что он управляем более мощным созданием, для тех действ нужны старшие Боги али особая сцепка меня и человека. Да и потом способности брата, несомненно, оказались слабее моих и я, по-видимому, даже не задумываясь о том, прикрыл себя и мозг от как такового изучения.
Стынь также неспешно перевел взгляд с головы ребенка, не узрев в ней кроме сияния ничего странного, очевидно посчитав, что видит пред собой набирающуюся мощи искру, и, уставившись на курента, насмешливо досказал:
– Лихновец, зачем ты привел девочку. Ведь Господь Вежды, как распорядился. Паболдыри, мальчики, искры нашего Отца.
«Отца!» – коли б мог, я это провыл, простенал… а так лишь тягостно помыслил.
И уже не имя сил сиять, болезненно задрожал, поелику сердце девочки вновь принялось оглушительно стучать в груди, доставляя почему-то боль мне.
– Господь Стынь, но этот ребенком был помечен, и потому я его изъял с планеты. Он находился в указателе, выданном мне, – торопливо ответил Лихновец.
– Странно, – чуть слышно дыхнул Стынь и склонившись подхватив девочку под подмышки, поднял.
«Стынь! Стынь! Стынь! это я, Крушец!» – мысленно простонал я, теперь уже досадуя на собственные силы… досадуя на то, что не шевелятся мои губы… досадуя на то, что нет сцепки поколь меня и мозга.
Стынь был слишком юн, слаб в сравнении со мной. Он впервые видел лучицу в человеческой плоти и не ведал, как она выглядит, как сияет. Абы дотоль мой старший брат достаточно долго болел, и как итог не боролся за Дажбу, и также не прикасался к Кручу, в образе лучицы. Стынь, просто не понял кто перед ним, не сумел ощутить по юности, моего там присутствия. Он заглянул вглубь очей девочки, и я как обладающий особыми способностями, внезапно увидел полутемную, округлую залу пагоды. Высокий полусферический свод, который ноне точно растерял привычное сияние серебристых звезд. Они не просто перестали мерцать, а напряженно замерли, послав тусклые лучи света на зеркальные стены и, кажется, сдержав движение густоватой темно-серой материи, дотоль примостившейся ровными испарениями на глади черного пола.
Повдоль залы инолды колыхая, взбивая ногами те ровные слои дыма прохаживался мой Творец, в темно-синем сакхи. Он был не просто расстроенным, а словно придавленным от переживаний.
– Отец, – прозвучал певучий объемный бас Стыня, наполняя своей теплотой помещение пагоды. – Может, стоит отправиться к Родителю. Повиниться, коли понадобиться. Может Он знает, где наш Крушец. Может, малецык жив, не погиб. И это было не самовольство, оное ты в нем замечал, а нечто иное?
«Жив! Жив! Не самовольство!» – послал я мысленно старшему брату, стараясь воздействовать на него и одновременно избавляясь от видения прошлого.
Еще миг и я вновь узрел столь дорогое мне лицо Стыня, которое видел на продолжение роста в руке Отца, также часто. Его густые, прямые, черные брови несколько удивленно изогнулись, и вельми ярко блеснул берилл в правой из них. Брат судя по всему, что-то почувствовал, уловил мои послания, но так как я еще не умел их выдавать направленно, не умел осуществлять невербальное общение (общение внеречевое, и в божественном случае передающее мысли, образы, чувства и неосознанные состояния на расстоянии) так и не принял посылаемого мной. Он бережно опустил девочку вниз и поставил ее подле Лихновца.
– Стынь, малецык мой бесценный, пойдем, – мягко позвал Вежды. Его, стоящего возле Керечуна, теперь полностью заслоняла мощная фигура Стыня, и как я понял, он не собирался подходить к девочке. – Пойдем милый, Отец тебя ждет. Уже все готово к отлету, не надобно оставлять нашего дорогого Отца надолго одного, тем паче Темряй давеча отбыл.
Это было нестерпимо… нестерпимо…
Слышать их. Видеть, вот в шаге от себя и быть не в состоянии подать зова, крикнуть, заговорить, хотя бы шевельнуть губами, чтобы они обратили внимание.
– Такая сияющая, – наконец, отозвался Стынь и неторопко развернувшись направил свою поступь к старшему нашему брату. – Ты, видел, Вежды, такая сияющая и девочка.
– Ну, что ж, мой милый и так бывает, – усмехаясь заметил Вежды и Стынь несколько ступив вбок, приоткрыл для меня весь величественный вид старшего брата.
Находящийся в навершие венца Вежды глаз, нежданно вздрогнул и сжал до вытянутой полосы черный ромбической формы зрачок, единожды сузив и окружающую его коричневую радужку. Еще доли бхараней и ромбически-вытянутый зрачок многажды увеличившись, заполонил всю коричневую радужку и белую склеру. Вежды дотоль неотступно смотрящий на Стыня, перевел взгляд на девочку и глаз в его венце торопливо сомкнулся золотыми веками, полностью поглотив его недра. Еще малость и видимым удивлением блеснули очи старшего брата, а после широко отворились так, что верхние веки вздыбившись короткими ресницами подперли брови. И незамедлительно позадь его головы насыщенно блеснули лучи света. Сие было изумительное по яркости радужное сияние, отчего мне почудилось, это замерцали отблесками багряные сосуды и белые жилки, оные увивали с обратной стороны глаз в навершие ореол-венца Вежды.