Колобок идет по следу. Книга 2
Шрифт:
Поэтому под деревьями на жухлой траве или на досках сидели веселые люди и мирно беседовали или читали ученые книги. Кто-то листал Алису в Стране Чудес, кто-то читал стихи Гете в переводе Заходера, кто-то рисовал этюды или портреты друзей.
За воротами поселка в этот раз было по-особенному тихо.
Интернат пустовал. Никого. На окнах висели щиты. На дверях огромный замок.
Дядя Костя приводил в порядок участок. Красил стволы яблонь в белый цвет.
Здравствуйте, дядя Костя! закричала Люся. А где интернатники?
Не знаю я никаких интернатников! хмуро ответил он.
А где дир? Где Меховой Механик?
Не
Ну и что? Ну и что? забеспокоился Киселев. Где ваши партизанские ученики? Где секретная школа с интернациональным уклоном? Я тебя, Тарасова, сейчас тресну!
Люся и Кира оставили Киселева с дедушкой у входа на участок, а сами медленно обошли дом. Никаких щелок, никаких надписей, никаких знаков
На крыльце стоял зеленый потрепанный рюкзак с эвкалиптовым листом.
И тут Люся услышала тоненькое пип-пип. Пип-пип неслось из рюкзака.
Люся подошла ближе. Чем ближе она подходила, тем сильнее кричал этот пип-пип. Видно было, что он настроен на Люсю. И вот в кармане рюкзака она обнаружила коробочку из стекла и металла. Коробочка сама открылась. Там лежала записка:
Дорогая Люся! Мы уходим. Наверное, мы пришли слишком рано.
Мы не просто звери. Там, далеко, в Гималайских горах, есть наша страна. У нас есть свои города, свои дороги, свои летающие блюдца.
И много лет мы жили, не касаясь людей.
Но страна наша разрасталась. И люди все больше осваивали планету.
Пришла пора нашим цивилизациям подружиться.
Для этого в нескольких местах были созданы такие вот интернаты.
Потому что дружбу двух стран надо начинать с дружбы детей. Но мы уходим. Наверное, мы пришли слишком рано.
Когда у вас родятся дети и у нас родятся дети, мы сможем их передружить.
У меня родится мальчик. Потом девочка. Потом еще два мальчика, сказала Кира.
Целый пионерский отряд, отметила Люся и стала читать дальше:
Мы дарим тебе семена. Это микрофонные цветы. Посадите их в землю, девочка Люся, и поливайте медным купоросом. Когда они вырастут, мы сможем через них говорить.
До свидания, девочка Люся. Мы все горько плачем.
Дальше стояли подписи на незнакомом языке. И только одна была сделана по-русски: МАхнур Велик Алепный. В шкатулке лежало два металлических семечка.
Возьми одно, сказала Люся подружке.
Но ведь их дали тебе.
Нельзя рисковать, сказала Люся. Нельзя, чтобы они были в одной квартире.
И они поволокли рюкзак к калитке. Люся все поняла:
Они эвакуировались. Это они ко мне прощаться приезжали!
До Москвы девочки доехали молча. Ни Киселев, ни дедушка с ними не разговаривали. Там
Дежурила та же женщина-аптекарь.
Она очень испугалась, увидев девочек с рюкзаком:
Вы что, передумали? Но у меня уже нет хендрика. Я его начала тратить.
А нам не нужен хендрик, ответила Люся.
Зачем же вы принесли рюкзак?
И листья нам не нужны. Не пригодились. Они зря у нас лежать будут. А в аптеке они понадобятся. Возьмите их у нас просто так. Возьмите, пожалуйста.
Спасибо, девочки. А вы знаете, что хендрик не дает стариться человеку? Кто за год выпьет лекарство из одного хендрика, не теряет год жизни.
Знаем, сказала Кира, хотя, конечно, не знала ничего.
У меня остался один, сказала ей Люся. Мы его дадим твоему дедушке.
25ПРОФЕССИЙ МАШИ ФИЛИПЕНКО
Вступление, или Почти начало
Однажды в третий класс, в котором училась Маша, пришёл лектор. Он был пожилого возраста, старше тридцати, такой, ничего себе, в сером костюме, и сразу сказал:
Здравствуйте, меня зовут профессор Баринов. Сейчас мы все возьмём ручки и напишем сочинение: Что бы я сделал, если бы я был председатель горсовета. Понятно?
Ребята во главе со старостой Киселёвым вытаращили глаза и сказали:
Понятно.
Хотя им ничего понятно не было. А профессор продолжал:
Лучшие сочинения будут переданы в горсовет и выполнены. Договорились?
Ребята посмотрели на Екатерину Ричардовну. Она кивнула им головой: мол, пишите, ребята, договорились.
И они начали писать. Класс у Екатерины Ричардовны очень самостоятельный. Раз она решила за них, что надо писать, они уж напишут.
Главное их включить. И вот они сидели, залитые последними осенними лучами солнца, и писали. А профессор Баринов смотрел во все стороны: в окно, на лампочки, в шкаф, только не на Екатерину Ричардовну. Наверное, влюбился.
Валера Готовкин, сосед Маши Филипенко по парте и главный школьный друг, написал:
Если бы я был приседателем городского совета городских трудящихся, я бы не ломал старые дома. Которые из дров. Они такие старинные у нас. Я бы ставил их на крыши новых кварталов. Или бы оставлял их во дворе для играния ребят. Чтобы они сохранились для будущих детей и людей. И ещё я на улице сажал бы не деревья, а яблони.
Дима Аксёнов, второй Машин школьный друг, заместитель Валеры Готовкина по хозяйственной части, поглядел, что у него написано, и тоже написал:
Я бы сделал так, чтобы на газонах росли капуста и помидоры. Уж, в крайнем случае, репа. И надо, чтобы граждане на балконах сеяли картошку и виноград. Тогда с продуктами будет легче, когда они созреют. Если бы я был председателем, я бы запретил продавать водку в магазинах и везде.
Дима Аксёнов был легендарный мальчик, очень глазастый и очень хозяйственный. Его глаза всегда были распахнуты и на хозяйство направлены. Он всегда знал, в какой магазин что завезли и где что выбросили. Где валенки, где рыбу. Родители на него не нарадовались. А папа у него выпивал.