Современные критики , кураторы российских поэтических процессов, то там, то сям восплакивают: как много ныне в России стихов – но где поэты!… где то, о чем сказано: «дышит почва и судьба», где личности, где живая кровь, которой кто-нибудь бы да расплатился бы за вещество стиха!… Да ладно тебе, друже мой критик. Из века в век – поэзия жива, в России по крайней мере – уж точно, потому что живы – поэты, и кровь-строительница хлещет в их стихе скрепляющим времена и смыслы веществом: книга стихов Аллы Горбуновой тому доказательство, прииди и виждь.
…В подобного рода заметках как-то так принято – обильно уснащать текст цитатами из сборника; вот уж чего не хотелось бы мне делать: перед вами – книга стихов, читайте – стихами всё сказано!… Но , грешник, всё же не удержусь, чтоб не процитировать еще одно стихотворение Аллы Горбуновой, причем – почти целиком:
(апокалипсис)
апокалипсис в русских полях.на горизонте гнева —обещанье Рая.– Царствие Небесное человек способенна земле построить,в русском поле,на
русской земле, – сказал безумец.в поле цветущей гречихиупало зерно слов безумцаи умерло, и воскресло, и принесло плоды.мы – гречиха, овёс, рожь и пшеница,в стрелах наших колосьев звенят тишина и ветер,ржаные корольки и полёвки – братья наши и сестры.благословенны комбайны и зерноуборочные машины!мы – апостолы новой земли и нового неба,наши тела наполовину из железа, наполовину из хлеба,мы – дети Толстого, Достоевского, дети причастия и анафемы,но сами того не знаем,и каждый из нас отрекался от образа и от Рая.мы – революционеры, с нами – крестьянин, рабочий и медведь-молотобоец.мы – сновидение Николая Фёдорова, сновидение России о России.мы – сыны погибели, обречённые, проклятые,капли дождя, которые плоть её возлюбленную оросили,капли крови, которой оплачена эта шестая мира на карте,капли пота, которым пропитано это бесконечное поле пахоты.мы – христиане.вы не видели таких христиан.мы – коммунисты.мы вышли из сектантских радений, скопчества и хлыстовства.– в Царствие Божие человек долженвойти не один,а всей деревней,всей русской землёй,всем миром, – сказал безумец.мы любим друг друга.вы не видели такой любви.мы – братья.мы – воины в тысячелетнем походе сил света против сил тьмы.в бедре брата моего и горле сестры моей —наконечник стрелы.мы умираем за правду.(как больно, участвуя в Битве Судьбы, которой не избежать,понять, что силы тьмы – это ты и есть!с кем я? кто я? неужели я – это тьма?..)но в этой битве – так ли важно, кто за кого,как на любой войне,ослепительна тьма,тёмен свет,когда сливаются тело и тело, жизнь и смерть, стон и хрип,сабли травы вонзаются в плоть взмыленного коня,и атеисты вспоминают про Бога,и молится снайпер перед тем, как спустить курок,и нательный крестик кладёт себе под язык,и нажимает, и – попадает в цель.(и ангел-хранитель похлопывает его по плечу.это как в детстве: ребёнок играет в дартс.попал – и ему говорят: молодец, зачёт.попал, и ещё попал, молодец, удар).
Ого себе, подумал я, прочтя! вот так кубик Рубика, – сколько же в нём граней!…
Читая это стихотворение, так и видел я пред глазами – посты разных витий из Живого Журнала, историософские, религиоведческие, политические и пр.; отдельные словоблоки приведённого стиха – почти банальны, узнаваемы с первого раза, типичны для тех или иных сторон громокипящих интернет-споров; русские мальчики-девочки по-прежнему несут неусыпающий караул у дискуссионных столов в подпольных медийных пивных, длят бесконечный полилог: как России быти? кто мы есть откуда пошли и камо грядем?… И вот из этих, так сказать, заголовков передовиц – составлен приведённый стих. Ни одного неузнаваемого слова, ни одной ранее неназванной мысли. Да, всё это – штампы, сиречь – плотные пробки, тромбы.
Это – камни преткновения в кровеносной системе поэта, без свободного тока крови в которой он не может жить, не может дышать… И поэт, отчаянно болеющий – своим прошлым и предстоящим, своей собственной историей как спрессованной массой сиюминутных человеческих ситуаций, полувслепую нашаривающий общечеловеческие и общероссийские корни своих метастаз, нащупывает, диагностирует, бесстрастно определяет эти тромбы – и выталкивает их вон, омывая их горячим током своего выстраданного поэзиса… «Да! скажете вы. Гражданская поэзия, мы понимаем!…но – не женское это дело… а им дано гадая умереть…» – простите, вы упустили из виду вышесказанное: рысь, неловкая смертоносная рысь. Как дышит, так и пишет, – попробуй оспорь.
…А Гензель и Гретель – идёт (именно так – «идёт»), в поисках Другого, того, о ком помянутый нами Левинас вопросил: «Кто обнаруживает себя под именем «быть»?».
И, мнится мне, прочтя до конца книгу стихов Аллы Горбуновой, мы видим ищущего – уже на пороге. На пороге того самого сказочного домика; и этот ход сюжета всем знаком, – знаком, да… как сказать.
Я, например, вижу ищущего Аллы Горбуновой не вне, а внутри домика; на пороге – но с той стороны: стоит толкнуть дверь – и он окажется не в объятьях пожилой выжившей из ума ведьмы, но – на свободе.
Дверь ведет не внутрь, но – наружу, прочь из Платоновой пещеры; к Другому – Тому, Кто любит и ждёт нас; и – верю – дождётся.
Сергей Круглов
«Я лист взяла…»
Я лист взяла, но рукумне судорогой вдруг свело,и кто-то говорит:забудь свою науку.Вот этот лист — но этот листна самом деле лист?Он – время, свет, вода, кора и целлюлоза,сегодня он зола, а завтра он стекло,младенец он, и агнец, и телец,tabula rasa, медь и мягкий лён.Смотри, листуна твоём письменном столе,легче сгореть, чем быть определённым.И вспыхнул, и исчез.
Огородная песнь
Возвращение
(Королева гороха)
1
Здесь пахнет чем-то странно знакомым.Чем-то? да это же пахнет домом!– бледно-зелёными с жёлтымромбами, выцветшими на обояхдавным-давно.И что, эти крупные гроздицветов или ящериц, и лицоодутловатой королевы гороханарисованы здесьв самом деле?Я их видела в детской постели,а они по-прежнему здесь,никуда не делись.Слушай–послушай,вспомнишь, забудешь, вспомнишьвсё, что случилось с тобою.А к чёрту, а всё равно.
2
Пленница детских комнат,засыпай, не знай и не помни:тебя никогда не звали, не гнали,не били, не любили, не хотели,не трогали, не прятали, не искали,не видели, не слышали и не знали,а потому засыпай – никто не укусит с краю.Засыпай – и я тебя скрою,засыпай – я буду с тобою,я не сплю, я помню, я знаю.
3
Я – мёртвый ребёнок, оставшийся дома,пока ты росла, я не рос,но королева гороха взрастилаогород из моих сухих слёз:помидоры, редиску, укроп и картофельвырастила, и вотя теперь для тебя вполне съедобен, —открывай-ка пошире рот!Тело моё как христово тело,так что дерзай и ешь,ибо в мёртвом ребёнке присутствует сила,которую ты возьмёшь.Горше печали, слаще надеждывспомнишь ты мой обед,когда ты вернёшься сюда однаждыи навсегда.
«О, чернозём, зачем расти…»
О, чернозём, зачем растииспив моей души ты хочешь,тешась,тонкое гибнет, грубое густеет,и мякоть нежная прекрасных корнеплодов,о, чернозём, песок и глина,отпустиморковь, редис и репуна свободу.Гряда вовек не опустеет,но кровью землю удобрять,пеплом, сердцами и мозгами,зверями и богами будут люди:так нужно строить собственное телоиз тел животных, съеденных растений,плести себя из нитей и волокон,и убивать прекрасную коровуи курицу прекрасную. Так плотьпитается, но соколрасклёвывает клеть.
«Чучелко, чучелко…»
Чучелко, чучелко —палка и пальто,сойки со смеху упали,землянику поклевали,но берёзовый обтёсок —очень страшный отморозокпо имени Букаих напугал зато.Но они потом прилетели снова,ведь надоземлянику кому-то клеватьиз сада,поросшего былью,то есть тем, что растёт само:быль-то сорняк,это сказочку надо придумать,а быльнарастёт кое-как,словно пыльна вещах,ведь быль это: боль,папоротник, звездчатка,жёлтая плёнка в ржавой бочке,разрастающиеся деревья,бледный мох на пальто у пугало,обтёсок Бука, ставший трухой,а сойки клюют одичалую землянику,как будто времярастворяет землюбезмятежнойрукой.
